О-о.
— А этот разговор был уже после вашей беседы с Олей?
— Конечно, — кивнула Соня.
— Значит, вы ей поверили?
— Не совсем, — покачала головой Соня. — Просто тогда на меня что-то нашло. Он начал разговаривать со мной так авторитарно, что я взбунтовалась. Вот у меня и вылетели эти глупости. И он не смог сдержаться…
— «Удушлив смрад злодейства моего», — проговорила я еле слышно.
Моя ошибка была налицо. Гордон не был Полонием. Он был Королем.
Королем-убийцей с жаждой власти в груди. Неважно — над собственной дочерью или над возлюбленной.
А Соня все смотрела на меня с надеждой, немного подавшись вперед, с заискивающей улыбкой на лице — жест манекена, впавшего в самоуничижение, говоря словами Олдоса Хаксли.
— Это я во всем виновата, да? — прошептала она, искренне веря, что именно она является причиной всех несчастий.
О боже!
Я посмотрела на нее с состраданием. Бедная женщина привыкла винить во всем только себя!
— Нет, что вы, Соня! — попыталась я наконец успокоить ее.
— А вы найдете Машу?
Она сейчас больше всего на свете опасалась, что мы не успеем.
— Знаете, как мне кажется, с Машей ничего не случится, — предположила я. — Скорее всего Маша ушла сама. Своими ножками. А вот куда она направилась, не знаю пока. Но думаю, что скоро мы все узнаем.
Я посмотрела на Ларикова. Он нетерпеливо жевал губами и смотрел на монитор уже таким многозначительным взглядом, что мне стало ясно — на его запрос по Интернету пришел ответ.
Я подошла к нему и посмотрела через плечо. Он обернулся и бросил на меня быстрый взгляд.
— Как это тебе?
Я впилась взглядом в мелкую рябь строчек ответа.
Михаил Малинин был сводным братом Риммы, погибшей от передозировки, и его нашли убитым за две недели до ее смерти! А через полтора месяца был убит Гордон!
* * *
— Да уж, — пробормотала я. — Теперь я на своей шкуре испытываю правильность поговорки: «Чем дальше в лес, тем больше дров».
Лариков развел руками.
— Ну что я могу тебе на это сказать, ангел мой? Иногда эти вот дрова дают все-таки шанс выбраться из леса.
— Это каким же образом? — хмуро спросила я. До меня глубина лариковских неожиданных мыслей не доходила.
— Из них складывается поленница. На поленницу можно забраться и увидеть выход, — ответил он, пытаясь хитренькой улыбкой подражать мудрецу даосисту.
— Слишком для меня умно, — призналась я. — Почти ничего не понятно. Как я буду забираться на эту поленницу? Ну ладно. Сложность и витиеватость софистической находки оставим на твоей совести. Римма Тамилина меня сейчас интересует куда больше. А вернее — ее подруга Оля. А также исчезнувшая подружка Маша Нестерова. Поскольку мне почему-то кажется, что все наши девчушки связаны. Нет, просто-напросто скованы «одной цепью» и «связаны одной целью», пока нам неясной.
Соня явно не понимала. Наши творческие изыскания оставались для бедняжки совершенно непонятными. Она переводила с Ларикова на меня глаза, полные недоумения, и все не решалась задать вопрос, опасаясь узнать правду или понять то, о чем догадываешься и сам, но ужасно не хочешь утверждаться в этой догадке до конца!
Наконец она не выдержала и спросила:
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего, — ответила я. — Пока ничего. Скажите, Соня, а Маша в каких отношениях была с Мишей?
— Да ни в каких, — ответила Соня. — У нее был роман с Гордоном, но скорее чисто визуальный. Без страсти.
— То есть она не была в него влюблена?
— Нет-нет! Я бы так никогда не решилась сказать. Скорее это было ближе к холодной ненависти.
Очаровательно! «Мальчик с девочкой дружил», а девочка его ненавидела, хотя и дорожила этой странной дружбой?
Почему, интересно?
Я сама «девочка». Если я решусь на «визуальный роман» с кем-то, то цель я буду преследовать только одну — насолить кому-то мне более интересному. Пенсу вот, например!
— Соня, мне снова нужно увидеть ваш фотоальбом, — сказала я.
— Да, конечно, — согласилась Соня. — Но зачем?
— Увидеть всех в тот момент, когда ваш театр еще дышал жизнью.
— Пойдемте, — поднялась Соня. — А Маша? Что будет с Машей? Вы уверены, что с ней все в порядке?
— На девяносто процентов, — кивнула я. Натянула куртку, застегнула «молнию». Пенс поднялся вслед за нами, молчаливый и преданный, как всегда.
— Андрей, — тихо попросила я. — Поговори с Ванцовым.
— С Ванцовым? — ужаснулся мой босс. — Ты ждешь от меня подвига! Может быть, я лучше пойду посражаюсь с огнедышащим драконом? А с Ванцовым встретишься ты. Ты обаятельная!
Надо же! Выбила-таки неимоверными усилиями комплимент!
— Почему? — удивленно спросила я. — У вас общее дело. Мне кажется, вам куда легче найти общий язык. Во всяком случае, тебе он скорее откроется, чем мне.
— Ладно, — проворчал он. — Хотя разговаривать с этим рыжим занудой куда страшнее, чем рассматривать фотоальбомы!
— Спасибо за «рыжего зануду», — меланхолично кивнула я.
— Я же не о тебе, — не унимался мой бестактный шеф.
— Что ж, тогда спасибо, что не обо мне, — я открыла дверь. — Искренне надеюсь, что, когда мы встретимся с тобой снова, мы будем знать немного больше, чем сейчас!
* * *
Мы вылетели на заснеженный проспект, промчались мимо толпы прохожих, изучавших витрины «Детского мира», и уличных торговцев, попытавшихся заманить нас теплыми носками и шалями, и оказались на шумной улице, где пришлось прокладывать себе путь, пробираясь по запруженному людьми тротуару.
— И какого черта их тут так много? — посетовала я. — Вот в проклятом Чистом переулке днем с огнем человека не встретишь, а тут целые толпы разгуливают.
— А день сегодня выходной, они и гуляют, — проговорила Соня.
— В этакий мороз?
Если бы не дела, я охотно сидела бы сейчас дома, закутавшись в плед, и пялилась на безмозглый экран телевизора. Куда больше получила бы наслаждения, нежели прогуливаться на морозе!
Дальше начинался самый опасный участок. Насквозь обледеневший, он был запружен припаркованными машинами. Больше всего боюсь встретиться с машиной, решившей отъехать с места, в тот момент, когда поскользнусь! Я буду так глубоко не подготовлена к нашей встрече, что для кого-то она окажется последней! То ли для меня, то ли для машины, а может быть, для нас обеих.
Прямо в конце улицы торчал огромный рекламный щит. «Двадцать новых причин гордиться».