— Нет.
— Его убили, — грустно сказала я. — Как ты думаешь, это я несу смерть окружающим?
— Нет, не думаю, — совершенно серьезно ответил он. — Думаю, что такие, как Нещадов, сами носят смерть за плечами. Я обязательно за тобой приеду. Не нравится мне вся эта лубочная картинка! Тебе вообще-то обязательно идти на этот концерт?
— Обязательно, — кивнула. — Иначе начну растворяться в атмосфере окружающего меня мрака.
— Тогда иди, — он легко коснулся губами моей щеки. — Но дождись меня, если опоздаю на минуту.
Но я прекрасно знала — мой грубиян никогда не опоздает. Он начнет дежурить у консерватории уже за час до конца.
Лишь бы с его Принцессой ничего не случилось.
* * *
Дома меня ждала Эльвира, старательно подражающая маме. С этой целью она даже напялила на себя мамин фартук со странными надписями, которые я в шутку именовала «тайными заклинаниями». Фартук Эльвире абсолютно не шел, был совсем некстати и не к месту, поэтому я иронически хмыкнула, наблюдая, как моя подруга, более склонная к легкой жизни, развлекает себя несвойственными ее натуре кухонными заботами.
— Хорошо, что ты явилась, — сказала она. — Меня совершенно замучил твой своенравный питомец. Слушая его вопли, я подумала, что в последнем увлечении моей матушки «рерихианством» есть одна мысль, которая начала мне нравиться. «Птицам не место в доме».
— Еще слово, и я выкину тебя вместе с твоими глупыми «рерихианами», — заявила я. — Потому что ничего глупее придумать нельзя. Такие дикие мысли могут прийти в голову только твоей маме. Попугай — тварь божия. Ее выкидывать нельзя.
— Не выкинешь, — возразила Эльвира.
— Почему?
— Потому что я тоже тварь божия. И вовсе не я увлекаюсь разными глупостями, а моя мама. Я этого их Даниила Андреева толком и прочитать не смогла. Он на каком-то языке идиотском пишет. Ему, наверное, надо было в клинику лечь. У него заболевание мозга, так мне показалось. Какие-то непонятные Жругры и Игвы Друккарги — без тренировки не выговоришь.
— Жругр — это, наверное, Мещерский, — задумчиво молвила я. — Ему очень это имя подходит. Все «жру-гр», и «жру-гр», и никак не нажругрится. Ладно, ты лучше скажи, тебя мама твоя отпустила? Или в свете ее новых теософических увлечений порешила, что незачем ее чистой дочери со всякими там православными девицами общаться?
— Она еще не посвященная, поэтому отпустила. Вот когда посвятится, тогда уж не обессудь. Начнем встречаться тайком, в черных очках и с газетками.
Мы обе рассмеялись.
— Тогда тебе придется побыть в гордом одиночестве этот вечер, — огорчила я Эльвиру. — Мне надо поразмыслить в медитативной стихии музыки.
— Ты решила провести вечер у маминых «рерихианцев»? — ужаснулась Эльвира. — Иначе как понять твое намерение погрязнуть в медитацию?
— Нет, они Альбинони не слушают, — успокоила я. — А медитации у меня строго связаны с мыслительными процессами. Просто под музыку приходят некоторые умные мысли, да еще и отдыхаешь при этом.
— Ладно уж, поскучаю в одиночестве. Тем более что я «Мумию» купила. Пока ты там просветляешься и духовно растешь, я буду падать в пучину бездуховности. А тебе придется потом влиять на мое расстроенное сознание.
— Сначала мне придется просмотреть твою «Мумию», — вздохнула я и чмокнула ее в щеку. — Пока, не скучай и жди меня.
— Иди, — махнула она рукой. — Скучать скорее всего будешь ты. Я не понимаю, как ты эти скрипочки слушаешь и не засыпаешь.
— Потом объясню, — пообещала я и выбежала из квартиры. Из-за того, что мы так долго болтали, я уже начинала опаздывать.
* * *
В фойе консерватории уже стал собираться нарядно одетый народ, и я в своих джинсах и свитере поначалу даже почувствовала себя гадким утенком. Ох уж эта моя привычка не придавать значения внешнему облику!
Дамы переливались блестинками, как елочные игрушки, и источали запахи Франции, а я быстренько прошла в зал и, найдя свое место, уселась, пытаясь спрятаться от посторонних глаз — в конце концов, пришла не на светский раут. Я пришла послушать Альбинони, и вряд ли ему важно, как я оделась на эту свою встречу с ним!
На сцене появились оркестранты — тихо переговариваясь, заняли свои места. Зал начал быстро заполняться.
Рядом со мной с левой стороны сидела пожилая чета, а правое кресло оставалось свободным даже тогда, когда на сцене появилась женщина с высокой прической, объявившая состав оркестра и рассказавшая об Альбинони.
Наконец она ушла, и в зале повисла тишина, в которую тихо полились первые звуки адажио.
Я закрыла глаза, чтобы мир, окружающий меня, не мешал растворяться в этой восхитительной и грустной купели звуков, как вдруг мне помешали.
— Простите, — вторгся в мое отстранение шепот.
Кто-то уселся рядом, но я по-прежнему не открывала глаз, сопротивляясь попытке мира вернуть меня себе.
— О, здравствуйте, — обрадовался мой сосед.
Уже собираясь проворчать что-то типа «не мешайте», я открыла глаза и замерла от удивления.
Как ни странно, я сразу узнала его. Того человека, который встретился мне на остановке.
* * *
Первое отделение концерта закончилось.
Стоило только звукам музыки замереть, я обернулась к нему.
— Честно говоря, совсем не ожидала вас тут увидеть, — сказала я шепотом.
— А я — вас, — улыбнулся он мне. — Такая современная девица, и со слезами на глазах слушает старинную музыку! Лишний раз заставляете меня пересмотреть некоторые вещи!
— Взгляды и созданы для того, чтобы иногда их пересматривать, — парировала я. — Кстати, если присмотритесь к публике, то обнаружите здесь достаточно много молодежи.
— Они консерваторцы, — отмахнулся он. — А вы — маленькая и забавная представительница той части, которую я бы назвал «нонконформистской». По-моему, вы должны куда больше приходить в восторг от музыки типа «Лайбаха»?
— Я терпеть их не могу, — обиделась я. — Но «Лайбах» любит Пенс.
— Пенс? — удивленно переспросил мой новый знакомец. — Это монетка?
— Нет, Пенс — мой друг. Кстати, меня зовут Александра.
— Мечтательное имя, — кивнул он и представился в ответ: — Я — Аркадий. Вам как, отчество нужно?
— Нет, — покачала я головой. — Вы же нестарый.
— Это как посмотреть. Кстати, странно, что мы снова встретились и снова случайно. Почему у вас такие грустные глаза, Александра? Странно — такая радостная, солнечная внешность, и грусть в глазах!
— Это проблемы, окружающие меня со всех сторон на работе, и музыка, — ответила я. — Хотя я тешила себя наивной мыслью, что моя вселенская печаль не заметна для посторонних глаз.