– Я слушаю, – приняла она тут же строгий, канцелярский вид, взяв со стола блокнот и ручку.
– Для начала спуститесь вниз, расплатитесь с таксистом и запишите номер машины.
– Это разве хлопоты? – улыбнулась Ниночка, доставая из сейфа деньги.
Из кабинета высунулось заспанное лицо Балуева.
– Привет! Ты что-то совсем налегке!
– А ты, я вижу, полюбил спать на моем диване!
– На нем снятся задушевные сны. Надеюсь, то, что ты мне говорил по телефону про Пита и Поликарпа, тебе не приснилось?
– Лучше бы приснилось, – махнул рукой Геннадий.
Они прошли в кабинет, и Мишкольц окончательно приземлился, сев за свой рабочий стол.
– В таком залихватском виде ты еще, по-моему, здесь не сидел!
– усмехнулся Балуев, намекая на майку и шорты, но тому явно было не до смеха. – Дома все в порядке? – заботливо поинтересовался помощник.
– Еще спроси о погоде в Будапеште! Меня сегодня уже достали в такси!
– Вот, Владимир Евгеньевич, как просили, – впорхнула в кабинет Ниночка и положила перед начальником листок с цифрами. – Кофе сварить?
– Потом, Нинуля, – немного оттаял Мишкольц. – Сначала – работа.
Попробуй соединить меня с Шалуном. – Он посмотрел на часы и поморщился. – В такое время он обычно спит. Вот только снятся ли ему задушевные сны? – подмигнул Геннадию. – А почему бы нет? Шалун тоже человек. Пора ему просыпаться! Буди!
– Что это значит? – спросил Балуев, когда секретарша вышла. – Тебе мало двух мясников? Или ты хочешь устроить Куликовскую битву?
– Лучше бы сказал – битву интеллектов! – рассмеялся шеф. – Что делать.
Гена, когда вмешивается судьба…
Шалун вышел на связь незамедлительно. Секретарша Ниночка строгим голосом сообщила:
– С вами будет говорить Мишкольц. Сон как рукой сняло.
– Виталик? Извини, что разбудил.
– Ну, что ты, Володя! Какие пустяки! – Его голос заметно дрожал. – Я всегда рад тебя слышать!
«Врешь, падла, врешь! – проносилось в голове у Мишкольца. – Год назад, когда я тебе и Соколову дал понять, что вы оба – подонки и друг друга стоите, ты не рад был меня слышать!»
– Есть дело к тебе.
– Нам бы давно пора, Володя, поговорить о делах.
– Вот-вот. Только боюсь, что после твоего гостеприимства нам никогда не удастся этого сделать.
В трубке наступило молчание. Такая головоломка не под силу бедняжке, посочувствовал ему Мишкольц и поймал недоуменный, испуганный взгляд Балуева.
– О чем ты? – попытался рассеять туман Шалун.
– О том, как принимают гостей в моем родном городе.
– Ты прилетел на самолете? – начало проясняться в голове у босса.
– Так вышло, Виталик. Я не хотел портить твоим ребятам настроение, но так получилось.
– Ты что, взял такси? Тебя никто не встретил?
– Я решил преподнести сюрприз, а сюрприз преподнесли мне.
– Карты?
– За кого ты меня принимаешь?
– Неужели ограбили? – Голос Шалуна еще больше задрожал. Он прекрасно отдавал себе отчет, во что это может вылиться, если все не обратить в шутку. – Не может быть!
– А почему для меня должны делать исключение? Ты разве позаботился обо мне? Строго-настрого наказал своим хулиганам не трогать Мишкольца? И заглядывать перво-наперво в паспорт гражданина, а потом в его кошелек?
– Вот сукины дети! Вот мудачье!
– Кстати, в сумке, которую у меня вежливо экспроприировали, перед этим заботливо вывернув карманы, находились паспорт, загранпаспорт и ключи от квартиры.
– Ты можешь мне их описать?
– Могу дать номер такси. – И он продиктовал цифры, которые нацарапала секретарша.
– 0'кэй! – крикнул в трубку Шалун. – Я перезвоню. Не грусти пока.
Владимир Евгеньевич и не собирался грустить, а его помощник – тем более. Балуев долго не мог успокоиться, когда шеф закончил разговор.
– Ну, ты даешь, начальник! Шалун теперь на цыпочках прибежит с твоей сумкой в зубах! Ты это не специально инсценировал?
– Больше мне делать нечего! Я торопился. Думал, Криворотый тебе уже под ногти гвозди вбивает! А тут ребята Шалуна подсуетились! Они ведь плодятся у него, как мухи-дрозофилы!
– Кто бы мог подумать? Самого Мишкольца ограбили в такси!
На самом деле все было не так уж смешно. Они просто радовались встрече после долгой разлуки, как обычно радуются старые друзья. А потом Геннадий начал длинный рассказ о событиях последних дней – с того самого момента, когда Федор на своем «опеле» вырулил на Рабкоровскую, и до сегодняшнего утра, когда две машины, сопровождаемые лаем Бимки, покинули двор номенклатурного дома на проспекте Мира и он вошел в подъезд.
Федора было трудно узнать: взъерошенные волосы, безумно горящие глаза.
– Тебя что, подвешивали за ноги? – пошутил Геннадий. – В квартире кто-нибудь есть? Вместо ответа парень спросил:
– Что будет с Настей?
– Это дело Криворотого. Не стоит терять время. Где изумруды?
Он отодвинул совершенно потерянного Федора, прошел на кухню. Быстро освоившись, налил из кувшина воды в стакан, выпил все залпом.
– В горле пересохло, – и, присев на табурет, где несколько минут назад сидела хозяйка квартиры, вздохнул. – Тяжелая выдалась ночка.
Федор в два прыжка оказался рядом с Балуевым, поднял его за лацканы пиджака и начал трясти.
– Что вы наделали, Геннадий Сергеевич?! Как вы очутились в одной машине с этим ублюдком?! Они убьют ее! Убьют! Разве вы не понимаете этого?
От неожиданности исполняющий обязанности потерял над собой контроль – а может, сказалось нервное напряжение ночи? – резким движением высвободился из рук Федора и, как кулачный боец, ударил его с разворота в грудь. Тот не удержался на ногах и так вписался в уголок кухонного гарнитура, что не выдержала сушка с посудой и грохнулась на пол, усыпав осколками паркет. Федор закрыл лицо руками и зарыдал, будто осколки эти были не из стекла, а из живой материи.
– Не надо так со мной обращаться, Федя! – Геннадий вновь наполнил стакан водой и протянул его поверженному. – Выпей! Остудись!
Но тот, казалось, не слышал.
Балуев вернулся на прежнее место. Поправил лацканы и без того довольно помятого пиджака. Закурил. Посмотрел в распахнутое окно. Солнце уже стояло высоко. Надо было действовать, но истерика у парня затянулась.
– Ты думаешь, у меня на душе не дерьмово? Криворотый всех обвел вокруг пальца! Мы его считали тупым животным. Я сам его как-то назвал безмозглым носорогом! И он был носорогом, был! Ничего не понимаю. Не поумнел же он в одночасье. Значит, прикидывался таким серым, даже бесцветным. Водил за нос прожженного, опытного Стара. Тот не очень-то считался со своим помощником. А Пит, похоже, все это время играл в свою игру. Теперь же, став боссом, он начал играть открыто. Так-то бывает, Федя. Я сам угодил к нему на крючок. И надо считать за благо, что мы с тобой сидим сейчас на этой кухне целые и невредимые, а Пит ничего не знает о похищенных изумрудах, и мы можем спокойно их поискать.