Был случай, когда одна сомалийка прожила на «нейтральной полосе» аэропорта более пяти месяцев. Она даже научилась сносно говорить по-русски, откликалась на имя Света и была очень довольна трехразовым питанием. Спала в закутке зала на картонных коробках.
Да что там сомалийка. К российским бомжам как-то присоединился гражданин с американским паспортом. Русско-американская дружба строилась на общих алкогольных интересах. Будучи безработным в Америке, янки не рисковал промышлять кражами — можно было загреметь в тюрьму. А вот в России он быстро понял, что воровство и попрошайничество здесь нечто вроде традиции. «Маугли», как прозвали бомжи своего нового знакомого, быстро сошелся с бездомным контингентом, среди которых прославился благодаря умению играть в карты. Мелкие мошенничества, кражи на вокзалах и пустующих зимой дачах — американцу пришлось научиться всему этому, чтобы выжить в России. Его неоднократно задерживала милиция и быстро отпускала. Как и любой человек, плохо владеющий языком, Маугли активно жестикулировал. Его акцент истолковывался в этой ситуации как остаточное явление после излечения немоты. В конце концов в Москве совершенно справедливо рассудили, что у нас своих воров и мошенников хватает, чтобы еще их ввозить из-за рубежа. Американца отправили бомжевать на родину.
Многие нынешние бомжи потеряли прописку после отбытия срока в исправительном учреждении, когда их отказались принять назад родственники. Целое племя — самое неблагополучное и нежизнеспособное — образовалось с закрытием лечебно-трудовых профилакториев. Раньше государство заставляло своих пьющих граждан лечиться принудительно, а теперь алкоголики оказались предоставлены сами себе. Они не только попрошайничают на улицах, но и копаются в помойках и воруют по мелочи. Довольно часто становятся переносчиками заразных болезней, умирают без врачебной помощи в подвалах, на чердаках и, бывает, лежат там потом, разлагаясь, по несколько дней. Именно из-за них часто возникают пожары.
С такими абсолютно деградировавшими людьми милиции приходится тяжелее всего. К примеру, бомжевую «диаспору», поселившуюся на Ваганьковском кладбище, периодически разгоняют: всю компанию распихивают по автобусам и отвозят в спецприемники, где с ними проводят воспитательную работу. А потом снова выпускают на волю — до следующей облавы.
За счет бомжей в столице растет уровень преступности. Регулярно приезжающие «гастролеры» «работают», как правило, целыми землячествами, разделив сферы влияния. Одни предлагают автовладельцам покараулить машину возле магазина или ресторана (понятно, что если хозяин откажется от услуг, с его машиной может случиться что угодно). Другие ходят по электричкам, попрошайничают или обирают в открытую припозднившихся пассажиров. Третьи постоянно толкутся на рынках, рассчитывая на подачки или промышляя карманными кражами. Иногда бродяги пристают к цыганам и помогают им в их аферах. Например, продают на вокзалах поддельное золото.
Зимой бездомные буквально оккупируют пустые подмосковные дачи и живут там до приезда хозяев, вовсю пользуясь имуществом и продуктовыми запасами.
У кого-то эти люди вызывают чувство брезгливости, у кого-то жалость. Ясно одно: острейшая бомжевая проблема пока остается нерешенной.
И последняя группа нищих — это своеобразные бизнесмены, зарабатывающие на нашей сердобольности. У этих действительно достаточно высоки заработки и вполне благополучное существование, они организованы теневыми группировками, контролирующими кроме этого такси, частных торговцев, иногда проституток. Тут работают профессионалы, которые специально одеваются, гримируются, следуют четким инструкциям и правилам, работают в своих зонах под прикрытием «патронов» и милиции. Среди них есть и имитаторы убогих, настоящие инвалиды, которые вместо лечения предпочитают сохранять себя в инвалидном состоянии для заработка.
В свое время на страницах центральных газет замелькали публикации о некой мадам Одесской, которая эмигрировала с Украины в Москву. Актриса по профессии. И актриса по жизни. Мошенница высшего пошиба! Предприниматель, каких еще поискать. И если вы, честный милосердный гражданин, встретите около входа в метро «калеку-афганца» или «выкинутого на улицу охранника из президентских палатой» — не спешите бросать деньги в шляпу нищего. Это, скорее всего, актер из школы мадам Одесской, перевоплощенный в убогого нищего. Помните анекдот?
— Ужасно, наверное, быть калекой? — спрашивает сострадательная женщина, опуская монету в шляпу нищего.
— Увы, мадам...
— Но еще хуже, наверное, быть слепым?
— Гораздо хуже, — вздыхает нищий. — Когда я был слепым, мне кидали в шляпу черт знает что...
Ох, сколько же мы слышали о лихих перевоплощениях мошенников. И до сих пор, души сердобольные, обманываемся. Или рады откупиться? Бросая подаяние, как бы огораживаем себя от тех бед, что написаны на лице просящего. Трудно в жизни, но не дай Бог оказаться на этом месте. Хотя еще в начале века тот же Брехт говорил: «Всем известно, что люди (нищие) пользуются этим инструментом для того, чтобы тронуть сердца, а это, право же, не так легко. Чем состоятельнее человек, тем труднее ему растрогаться. Он готов заплатить любую цену за билет на концерт, который сулит ему долгожданное душевное волнение. Но и у менее состоятельного человека всегда найдется лишний грош, который он охотно истратит, чтобы расшевелить свое очерствевшее в борьбе за существование сердце той или иной незатейливой мелодией».
На звучание этой самой мелодии и рассчитывают воспитанники мадам Одесской.
Вот как описывает Ю. Вигорь в «Московской правде» встречу в школе мадам Одесской с мошенником-калекой:
«Приземистый, кряжистый парняга лет двадцати шести с искусно загримированным лицом, сплошь исполосованным синеватыми рубцами, с зияющим пустым глазом, смачно сплюнул, поправил пятерней свисающую на лоб мочальную прядь блестящих волос и плюхнулся смаху на колени, затем ловко скрестил ноги, как йог, обнажил голень в кровавых засохших струпьях и, раскачиваясь из стороны в сторону, стал хрипло, ненавязчиво подвывать:
— Привет вам, мирные жители, от минометчика двадцать седьмого ударного батальона Кантемировской дивизии. Пленный я был, в Чечне, поникали меня маленько, но пожалели. Собираю на дорогу домой и лечение. У богатых не беру, у нищих не прошу. Кто даст — тому воздается сторицей. Ты не деньги береги, дядя, сынов береги. И ты, товарищ очкарик переученный. Пусть лучше засудят за дезертирство живого, чем в гроб сырой некрашеный кинут. А я сам кидал всех начальников, и видел я их всех, как они меня в гробе корявом видели, эти стратеги македонские, завоеватели тридцать седьмой параллели, застрянь она у ихней глотке луженой... Ты не смотри, не пялься, ну чокнутый я, а ты б не чокнулся?
Просыпаюсь я, граждане, после взрыва, то ли контуженный, то ли недостреленный, а меня волокут куда-то, один сапог уже стянули, суки-мародеры, а во втором еще осталась курева заначка. Я как заору. Бросили, убегли. Потом другие пришли и вытащили на свет. Узнаю — чеченцы. А я не обижаюсь. Я сам к ним пришел. Ну, поникали маленько... Не убили же!..