— Озябла? — заботливо спросил он.
— Немного. Хочешь и меня присовокупить к своей гениальной коллекции? — насмешливо сказала я. — Она все разрастается и разрастается. Не будешь ли ты так любезен подать мне мою одежду?
Он был любезен: положил мое белье, юбку и пиджак на кровать и отошел к ножке софита. Его рефлексивный прищур мэтра начал меня бесить. Стиснув зубы, я принялась одеваться. Но Александр не бросил свою затею. Он продолжал меня фотографировать. Сначала — в трусиках, потом — в маечке, потом — в чулках.
Я старалась игнорировать его «происки», но у меня не получалось. Горечь утреннего разочарования незаметно примешивалась к впечатлениям сладкой бредовой ночи.
— А когда ты успел сделать эти фото? — показала я на красивые черно-белые и цветные фотографии, на которых были запечатлены Дюкова и та самая Алла, с которой мне не дал вчера пообщаться Брусков. Алла была в шальварах, широком, затканном серебром лифе и пепельно-голубой прозрачной накидке. Она сидела на пестрых подушках на фоне лазурной стены. Восточный мотив. Оксана, полулежа на диване с веером в руках, изображала девицу двадцатых годов. Круглое декольте открывало мраморно-белую шею и руки. Тяжелые бусы, прилизанная волна отведенной набок челки и сочный, но не вульгарный макияж дополняли впечатление.
— И не дрогнуло у тебя сердце, когда ты занимался проявкой? — ледяным тоном сказала я.
— Нельзя ли тебя попросить, — проигнорировав мой вопрос, в русле творческого эгоизма попросил он, — немного откинуться назад и раздвинуть ноги…
Когда он произнес последнюю реплику, я, надо признаться, почувствовала возбуждение и вместо того, чтобы наотрез отказаться раздвигать ноги и вообще делать то, что ему хочется, погладила себя по бедрам и призывно взглянула на него. Но его лицо хранило холодный деловой нейтралитет. Однако это продолжалось недолго. Вскоре по безупречно выбритому лицу Шилкина бледным сиянием вечно прекрасного стало разливаться упоение возвышающей силой искусства. Томная поволока в его глазах растаяла, и на смену ей пришла почти хирургическая ясность точного расчета.
— Вот так, — бубнил он себе под нос, крутя и нацеливая на меня второй софит.
Захваченный красотой мгновения, он, как мне казалось, крикни я сейчас или захохочи, не услышал бы меня.
— Саша, — намеренно громко сказала я, — мне пора.
Но Саша, как я и предполагала, находился в сладком плену иллюзии.
— Ну я же тебя просил, — обиженно воскликнул он, когда я натянула на себя блузку и юбку.
Он подошел ко мне и принялся расстегивать блузку. Его рука задержалась на моей правой груди, мягко обхватила ее. Сердце у меня забилось. Но рука уже соскользнула. Шилкин быстро занял свою «боевую» позицию и стал щелкать фотоаппаратом.
— Я ухожу, — крикнула я, застегивая блузку.
— А завтракать? — удивленно посмотрел на меня он.
— На работе позавтракаю, — резко сказала я.
— Что опять на тебя нашло?
— Мне пора. — Я надела пиджак и, чмокнув Александра в щеку, пошла к лестнице, — не беспокойся, я знаю, как дверь открывается.
Он пожал плечами. Я думала, что он меня остановит, швырнет на кровать в порыве неудержимой страсти, но он только немного растерянно и обиженно смотрел мне вслед.
— Ключ от нижнего замка в кармане моего пальто, — крикнул он, не подходя к перилам, — и не забудь, в пять в «Арбате».
— О'кей. — Я нашла на вешалке его пальто и принялась шарить по карманам.
Так, портмоне, платок, авторучка… А вот и ключи. Из любопытства я открыла портмоне и заглянула в его отделения. Никаких фото, никакой лирики. Деньги, несколько визиток. Одну из них я решила прикарманить. А вот водительское удостоверение на имя Шилкина…
— Нашла? — донесся до меня усиленный пустотой холла голос Александра.
— А как же!
Я захлопнула за собой дверь, потом калитку и очутилась перед своей «Ладой». Черт, ни гаража, ни навеса. Машина была покрыта тонкой белой пленкой снежинок. Я смела снег с окон, села за руль и запустила двигатель. Закурила. О! Как непередаваемо сладка была первая затяжка. С ней ко мне вернулась попранная эмансипированность и спокойная деловитость. Нет в мире ничего надежней, ничего прекрасней, ничего блаженней этого звонкого, как хрусталь, морозного зимнего утра, сознания собственного одиночества, неисповедимого, как пути господни, сладкого, как «халва Шираза». Здорово Бродский сказал!
С Шилкиным я решила «завязать». Хороший секс — это далеко не все, что нужно такой женщине, как я. Несмотря на то что Александр был деятелем искусства, душевной тонкости ему определенно не хватало. Если называть вещи своими именами, то он самый обыкновенный эгоист, и если кого-то обхаживал, то только для того, чтобы извлечь какую-нибудь выгоду. Эту выгоду он с наивной высокопарностью именовал служением искусству. Но меня не проведешь! Искусство, искусство! Жизнь важнее!
В таком воинственном настроении я отчалила от дома Шилкина. Но дорогу мне преградил белый «Форд», выехавший из ворот того самого коттеджа, откуда поднимался дымок, когда я в первый раз приезжала сюда. Я догадывалась, что именно эти соседи приглашали Шилкина на шашлык. Я пропустила «Форд» вперед. От моего острого взора не укрылось, что за рулем сидела женщина. На ней была шуба из чернобурки — ее шея и подбородок утопали в шикарном серебристо-черном мехе воротника. Блондинка с коротким каре. Она обдала мою «Ладу» с тонированными стеклами высокомерно-презрительным взглядом, в котором мне почудилась даже враждебность, и лихо устремилась в сторону города.
Я решила не отставать. Просто так. «Наверняка его любовница, — ревниво подумала я. — А тебе-то что, ты же решила послать Шилкина куда подальше?» Да, такой сердцеед, как Шилкин, с его загадочным видом, обволакивающей улыбкой, обходительными манерами, артистическим эксцентризмом и грубоватой страстностью, вмиг сменяющейся меланхолическим равнодушием пресыщенного денди или сосредоточенного на своих эстетических задачах творца, умеет держать женщин в кольце своего магнетического обаяния.
Я поздравила себя с тем, что преодолела этот сладостный плен. В моем преследовании «Форда» был какой-то веселый, дерзкий, чисто спортивный азарт, и только, — убеждала я себя. С каждым километром я все решительней вычеркивала из памяти вчерашнюю ночь, воспоминание за воспоминанием, поцелуй за поцелуем, объятие за объятием.
Не приближаясь к белому «Форду» слишком близко, но и не прячась особенно от его водителя, я доехала до центра, где автомобиль остановился возле двухэтажного дома, на фасаде которого красовалась неоновая вывеска: «Баку». Это был ресторан азербайджанской кухни. Соседка Шилкина выбралась из «Форда» и, не глядя в мою сторону, направилась в ресторан.
Я не стала выходить из машины, ограничившись предположением, что эта фифа здесь работает. Все-таки интересно, что у нее с Шилкиным? Похоже, что роман. Если даже и так, тебе-то какое дело?