Ехал он не торопясь, и поэтому я легко держала дистанцию. Александр действительно приехал к офису, но на стоянку заезжать не стал, а затормозил у тротуара. Вскоре я поняла, почему. Из дверей здания с гордо поднятой головой вышла Людмила Николаевна и, не теряя достоинства, чинно и без суеты посмотрела по сторонам.
Удивительная женщина, подумала я, не прошло и двух суток, как у нее застрелили мужа, пару часов, как взорвалась машина, в которой только чудом не оказалась она сама. И вот Белкина как ни в чем не бывало стоит на крыльце здания, где располагается офис ее погибшего мужа, и на лице не видно ни капли сожаления или испуга.
А что, если это она прикончила Белкина, а потом, чтобы отвести от себя подозрение, устроила «покушение» на себя? Ведь ей это наверняка было выгодно. Мадам боялась, что Аркадий разведется с ней, и тогда она ничего не получит. Я вспомнила, как бодро Белкина командовала в офисе. Да, ей было что терять, поэтому на риск она пойти могла.
Не ее ли имела в виду Инка, когда, придя в себя, сказала: «Эта сучка»? Но для того, чтобы осуществить задуманное, нужно уметь стрелять, по крайней мере, и уметь обращаться со взрывчаткой. Может быть, у нее есть сообщник? Вот, например, Марусев — чем не кандидат? Ладно, я бросила делать предположения и продолжила наблюдать за Белкиной.
Заметив «Ауди», она грациозно засеменила к ней. Марусев выскочил из машины и открыл перед Белкиной дверь. Решили покататься? Или Белкина хочет, чтобы Марусев отвез ее домой? Ладно, раз уж взялась следить, придется посвятить этому еще время.
Пару минут «Ауди» стояла без движения, видно, Белкина и Марусев что-то обсуждали, а потом тронулась с места. Марусев вел машину нервно, то опасно разгоняя ее, то двигаясь со скоростью пешехода.
Едва я приноровилась к его стилю езды, как машина свернула направо и стала подниматься в гору по направлению к дачному массиву, называемому в народе Кумысной поляной. Здесь мне пришлось отпустить «Ауди» подальше, потому что движение утратило городскую интенсивность и была опасность «засветиться».
В этих местах мне приходилось бывать пару раз, и я знала, что окраина дачного массива почти вплотную примыкала к городу, а землю между дачами и городом выкупили богатенькие дяди и понастроили себе коттеджи. Очень удобно: и живут не на отшибе, и пользуются всеми благами отдельного жилья.
Дорога шла сперва прямо, потом делала несколько плавных виражей, за которыми я на некоторое время теряла преследуемых из виду. Подъем становился все круче и наконец вывел на вершину холма. Многоэтажки кончились и пошли одно-, двух-, трехэтажные особняки. Долго петлять мне не пришлось: дом Белкиных, а я так поняла, что именно туда направлялись Марусев с Людмилой Николаевной, стоял вторым в третьем ряду. Мне снова пришлось проехать перекресток и остановиться так, чтобы была видна «Ауди» Александра.
За высоким краснокирпичным забором, поверх которого торчали остроконечные стальные пики, был виден только второй этаж дома. Судя по кровле, крытой черепицей, загородная резиденция Белкиных представляла собой основательное строение. Внушительное и просторное, из такого же кирпича, что и забор, с большой открытой террасой над первым этажом. Огромные окна были забраны черными металлическими решетками, а сквозь скатную крышу в темнеющее небо устремлялся дымоход со скошенным верхом.
Марусев отпер калитку и в нерешительности остановился. Белкина подошла к нему и тоже заглянула во двор. Я могла только предположить, что задержка у ворот вызвана прошедшим на днях снегопадом, который так засыпал двор, что можно было по колено увязнуть в снегу. Белкина отрицательно покачала головой, что могло означать только одно: по таким сугробам я не полезу!
Марусев что-то резко ответил ей и направился к машине. Он открыл багажник и, достав оттуда штыковую лопату, вернулся к калитке. «Да, милый, этой лопаткой только в песочнице играть!» — подумала я. Но Марусев не слышал моих мыслей и принялся за дело. Он трудился довольно долго, за это время успело стемнеть, а Людмила Николаевна несколько раз садилась в машину и вылезала из нее.
Наконец Марусев в расстегнутой дубленке вышел за калитку и, вытирая пот со лба, бросил лопату в багажник. После этого он запер машину, и они с Белкиной зашагали к дому. Мне так нестерпимо захотелось узнать, что они там собираются делать, что я вышла из машины, прокралась к калитке и повернула тяжелую стальную ручку.
Она поддалась, и, потянув ее на себя, я приоткрыла калитку, которая, к моему счастью, оказалась незапертой. Я не знала, чему приписать такую небрежность: то ли из-за сугробов сделать это было непросто, или Марусев и Белкина торопились войти в дом. Я заглянула во двор. До входной двери было метров пятнадцать — двадцать. К ней вела узенькая дорожка, проделанная в снегу Марусевым. «Ладно, — пообещала я себе, — я только дойду до входной двери и вернусь назад. Не хватало, чтобы меня застукали здесь. Если они действительно сообщники, то тогда мне несдобровать! Они подумают, что я что-то уже знаю, и прикончат меня так же, как прикончили Белкина.
Кстати, нужно заехать к Инке в больницу: если она пришла в себя — может сказать, кто стрелял в Аркадия Сергеевича и в нее. Но этого наверняка и менты ждут. Девяносто из ста, что они посадили там своего человека, чтобы тот выведал все у Инки. Тогда мои поиски и мой риск окажутся никому не нужными».
Размышляя таким образом, я добралась до входной двери. Это была тяжелая широкая дверь, отделанная темным деревом. «Наверняка заперта», — подумала я и потянула ее на себя.
Дверь медленно поддалась. «Господи, — взывала я, — ну что же мне делать-то?» Казалось, провидение само толкало меня внутрь. А с высшими силами лучше не спорить и не сопротивляться. Сделав такой вывод, я открыла дверь достаточно, чтобы протиснуться внутрь, и, шагнув в прихожую, снова потянула за ручку. Дверь, хоть и была тяжелой, но не стукнула, закрываясь, и даже не скрипнула петлями.
Я огляделась. Это был почти квадратный холл, освещенный скрытыми за подвесным потолком светильниками. Свет мягко струился вниз, создавая впечатление, что стены светятся сами по себе каким-то таинственным внутренним светом. В доме было тепло, хотя в нем никто не жил в это время, но, наверное, предпочитали не вымораживать. Песцовая шуба Белкиной и дубленка Марусева висели рядышком в раскрытом стенном шкафу, дверка которого была сдвинута в сторону. Я же раздеваться не стала из тактических соображений.
В холле было несколько дверей, две из которых вели в туалет и ванную, о чем можно было догадаться по соответствующим бронзовым табличкам, еще одна — двустворчатая — оказалась полуоткрытой, к ней я и подошла.
Пол просторной комнаты, в которую я заглянула, покрывал красивый пестрый ковер. Я увидела краешек дивана, на котором расположилась Людмила Николаевна, и угол низкого стола. В углу, максимально полно открытом моему пытливому взору, располагалась широкая деревянная лестница, ведущая на второй этаж, а рядом с ней стояла шикарная пальма, огромные разлапистые листья которой едва не упирались в потолок. Марусев, как, впрочем, и Людмила Николаевна, находился вне моего поля зрения. И это было хуже всего — любой из них мог появиться на пороге каждую секунду, а мягкий ковер приглушил бы их шаги.