– Послушай меня, Висемерр Струг, – спокойно сказал Император прямо в лицо барону. – Неужели ты хочешь умереть злой огненной смертью вот прямо сейчас? Мне придется ведь это сделать. Ты понимаешь? Ты ведь узнаешь мою перчатку, правда?..
– Рубите магика! – вместо ответа взвизгнул барон, с редким проворством и ловкостью вздымая коня на дыбы и заставляя развернуться. – Рубите чудище, Разломом порождённое!
– Гвин! – отчаянно выкрикнула Сеамни, но было уже поздно.
Император надеялся, что удар выйдет несильным. Собственно говоря, он рассчитывал остановить нападающих, ударив огнём в плиты двора между собой и ними. Но перчатка, похоже, решила сама за себя.
Столб дымного пламени взметнулся, казалось, до самых небес. Из-под наплечника и налокотника Императора брызнули горячие капли кипящей крови, и бедолага Сульперий вскрикнул, схватившись за обожжённую щёку. Там, где только что гарцевала баронская свита, там, где сдвигали ряды копейщики и прикрывающие их пикинёры, – там сейчас бушевал огонь.
Однако сам Император с трудом удержался в седле. Сульперий и горнист с двух сторон разом бросились к нему.
– Н-ничего. – Император заставил себя выпрямиться. Огонь перед ними уже опадал, посреди двора простёрлось только широкое грязно-угольное пятно. От баронских дружинников и самого барона не осталось даже пепла.
Поражённые ужасом уцелевшие застыли. Над замком медленно растворялось в сером небе облако дыма и пара, словно души погибших, сливавшихся с породившим их миром, как учили лесные отшельники-друиды ешё до того, как возвысилась и окрепла Церковь Спасителя.
– Вот так, – громко, во весь голос произнёс Император, окидывая взглядом жмущихся к стенам людей. – Так сгинут все, кто вздумает бунтовать и затевать мятежи. Кто тут ещё сомневается, что я, стоящий перед вами, – Император?
Разумеется, никто ему не откликнулся.
– Отлично, – в словах Императора звучала сталь. – Тогда на колени перед вашим повелителем!
Вообще-то, этикет Империи не требовал особенного выражения покорности – коленопреклонения, ползания на брюхе и тому подобного. Но сейчас все без исключения дружно бухнулись Императору в ноги, словно им разом подрубили колени. Заколебался, а потом медленно, с достоинством опустился по-рыцарски, только на одно колено, лишь высокий молодой воин с жёстким скуластым лицом и огненно-рыжими волосами. Прищуренные глаза смотрели на Императора с упрёком.
– Ты! – мгновенно выделил его из толпы Император. – Разрешаю приблизиться.
Воин повиновался.
– Имя? Чин?
– Семмерс, сын Скавена. Сотник пеших копейщиков.
– Собери своих людей, Семмерс, сын Скавена. Отныне вы служите Императору.
– Мы – люди вольные, – негромко, но твёрдо проговорил сотник. – Мы присягали барону Стругу…
– Барон Струг – мятежник, – холодно прервал воина Император, глядя тому прямо в глаза. – Он знал меня в лицо. Но предпочёл прикинуться, будто не знает.
– Я тоже видел истинного правителя Мельина, но чудовище Разлома может принять любой облик, – Семмерс был бледен, но держался твёрдо. И ни разу не протитуловал Императора.
– И как же отличить чудовище Разлома от настоящего человека? – усмехнулся Император.
– Против них бессилен огонь, – усмехнулся сотник.
– Верно, – прищурился Император. – И ты, воин, хочешь сказать, что я, твой Император, перед которым ты преклонил колени…
– Колено, – вполголоса, но с прежней твёрдостью возразил Семмерс. – Одно колено, как положено солдату. Я не раб и на коленях ни перед кем не стоял. И не встану уже никогда.
– Гордое сердце, – заметил Император. – Но ты говорил об испытании?
– Я говорил об испытании, – кивнул Семмерс. – Калёным железом.
Сеамни охнула. Сульперий ойкнул.
– Пусть накалят прут, – спокойно сказал Император. – И пусть все подойдут поближе. Если здесь есть семья Струга…
Император не сказал «барона». Висемерр Струг объявлен мятежником, тем самым он лишается титула.
– Если есть семья, пусть тоже смотрит. Пусть убедятся, что их глава погиб, подняв руку на законного владыку Империи. Никакого преследования им не будет.
– Семьи нет, – хмуро ответил Семмерс. – Осталась в Струге. Главном замке. Эй, вы там! Прут несите. И жаровню с углями.
– Семье, раз так, пошлите весть, – холодно бросил Император. – Передайте, что я жду от старшего сына немедленного изъявления покорности и принесения присяги по всей форме, если, конечно, ему не надоел баронский титул. А ты, Семмерс, подними своих людей. Те, кто захочет надеть цвета Империи.
– А кто нет?
– Отпусти на все четыре стороны. Слышите меня, люди? Все, кто хочет, может уйти со мной. Барона Струга больше нет! – выкрикнул Император, из последних сил приподнимаясь в стременах.
– Прут, Липке, прут сюда давай! – рявкнул Семмерс на подбежавшего мальчишку. Двое других парнишек тянули низкую и широкую жаровню, полную тлеющих углей. В самую середину рдеющей кучи Семмерс воткнул поспешно поданный прут.
– Гвин, что ты делаешь, Гвин…
– Тайде, Империя стоит… ожога, – шёпотом отозвался Император. – Не беспокойся. Право же…
– Я… не могу…
– Сможешь. Ты – Тайде. Видящая. А Видящие знают, что надо порою терпеть боль малую, чтобы потом не испытать большую. Такую, что и не вынести.
Сеамни отвернулась и закрыла лицо тонкими ладошками. Император кивнул Сульперию.
– Помоги снять латы, воин.
По лицу парнишки было видно, что за одно это прозвание он готов немедленно умереть с именем Императора на устах и по малейшему его приказу. Сульперий махнул рукой, двое мальчиков помладше кинулись ему помогать.
Прошло некоторое время, прежде чем Император освободился от части своей железной скорлупы и обнажил левую руку выше локтя.
– Ну, Семмерс сын Скавена. Бери прут.
– Гвин… – еле слышно простонала Сеамни.
– Ничего, Тайде. Это… необходимо.
Во дворе наступила тишина. Из внутренних покоев, сверху, со стен и башен, из казарм и кордегардий к тому времени во двор выбралось уже немало народа. Воины и стряпухи, конюхи, доезжачие, псари, молотобойцы, землекопы, плотники, бронники, кухарки, повара, поломойки, и так далее и тому подобное. Дружинников собралось на удивление мало. Семмерс тут явно оказался старшим по чину. Не исключено, конечно, что стоявшие выше его по лестнице просто оказались обращены в пыль белой перчаткой Императора.
Сотник пеших копейщиков медленно обернул правую ладонь грязной тряпкой, медленно же взялся за прут, потянул его из углей; раскалившийся конец светился багрово-красным. Словно артист на сцене, Семмерс высоко поднял прут в воздух, показывая его глазевшим людям.