Правда, сегодня небеса увидели новый хирд. Гномы развернулись широкой косой, охватывая растерявшихся конников Семандры. Сегодня они не пренебрегли длинными пиками с окованными стальными полосами древками, могучие руки кузнецов и строителей с лёгкостью несли десятифутовые копья. Бойцы со щитами прикрывали и себя и пикинёров; третий ряд, секироносцы, защищал гибельную косу сзади.
Разделившись на два отряда, гномы вырвались из двух как бы «мятежных» замков, сразу же оказавшись сбоку и сзади от всадников в алом и золотом. И ударили – дружно, словно одна рука.
Навстречу переходящим Свилле конникам устремилась дико орущая волна легионеров – быстрым шагом, знаменитым шагом легионов, когда не расходятся щиты и на врага надвигается сплошная стена, кажущаяся несокрушимой. Семандрийцев встретил дождь пилумов; через головы когорт били велиты, внося свою долю в воцарившийся хаос. Кавалерия не успела набрать разгон – Свилле она переходила по конскую грудь в воде. Пилумы, падая сверху, насквозь пробивали наездников, увязая в лошадиных телах.
Первые ряды семандрийцев выбило начисто, остальные ещё пытались прорваться к легионерам через страшный вал из мёртвых, раненых и умирающих, но на северном берегу Свилле уже поняли, что дело плохо, имперский василиск ещё способен чувствительно ударить и клыками, и когтями, пора выводить конницу из неудачно складывающегося боя.
Рога Семандры трубили отход. А рядом с небольшой кучкой всадников в роскошных плащах, окружённых телохранителями, лихорадочно возились какие-то фигурки в низко надвинутых капюшонах, и над жаровнями уже курился дымок.
…На южном берегу реки, там, где недвижно ждали в сёдлах Император и Вольные его ближней стражи, возникло движение. Правитель Мельина расстался для этого боя с белой перчаткой, но болезненный укол чужого чародейства ощутил всё равно. Это походило на внезапный приступ тошноты, словно при взгляде на нечто совершенно омерзительное.
Там, за рекой, семандрийцы бросили на весы последний довод – магию, без которой они пока что вполне успешно обходились. Невольно Императору вспомнились слова владетельного ди Амато – о Слаше Бесформенном, в жертву каковому якобы и были принесены пленные легионеры Мельина.
Рука сама потянулась к наглухо застёгнутой и лишний раз перевязанной кожаной верёвкой седельной суме, где лежала белая перчатка; потянулась и отпрянула. «Нет. Нельзя. Сегодня я возьму верх сам. Без этого».
– Атака, проконсул, – хладнокровно произнёс Император. – Мы пойдём, а ты оставайся здесь. Не обижайся, так надо. Тряхнём стариной, а, господин граф?
Тарвус хищно усмехнулся и форсистым, подчёркнуто резким движеним бросил на лицо забрало.
Император не собирался ждать, пока неведомое чародейство начнёт действовать. Вокруг него собралось около пятидесяти всадников – его собственные Вольные, а также телохранители Клавдия и Тарвуса.
– Оставайся здесь, – бросил Император Тайде всегдашнее и обязательное слово мужчины-воина, уходящего на битву. Сеамни не кивнула, даже не повернула головы, чёрные глаза Дану горели нестерпимым огнём; она, не отрываясь, всматривалась из-под руки туда, во мглу на северном берегу, где всё ярче разгорались костры, разведённые здесь во славу чужого бога. Или же чудовища, что казалось ближе к истине.
Плотный клубок всадников рванулся с места… и в тот же миг Сеамни Оэктаканн сама ударила пятками своего конька. Возле узорчатого седла висел длинный лук её сородичей в замшевом чехле; рука Сеамни резко рванула завязку.
Появление имперского штандарта на берегу Свилле семандрийцы заметили не сразу. Легионы уже отрезали дорогу отхода переправившимся тысячам, со стен обоих замков летели стрелы, дротики, копья и камни, две гномьих «косы» надвигались с великолепным презрением к собственной жизни, выстилая путь трупами людей и коней; легионы все вышли из-под защиты леса, не отстаиваясь в глухой обороне, а со всех сторон атакуя растерявшуюся конницу.
На самой реке когорты наступали не сплошной фалангой, между ними оставались разрывы (куда беспощадно истребляемая семандрийская кавалерия уже и не совалась), и через один такой разрыв отряд Императора с разгону ворвался в речные струи, взбив фонтаны брызг. Приученные воинские кони пошли в воду без малейших колебаний.
Легионы Империи не могли, подобно всадникам, легко преодолеть Свилле – реку пришлось бы переходить по грудь в воде, теряя строй; многие конники Семандры уже поняли, что день проигран, и поворачивали назад, торопясь уйти из-под убийственного града пилумов; да и стрелы велитов служили неприятным к ним дополнением.
Но чуть дальше, у края леса, всё ярче разгорался огонь под расставленными выверенным пятиугольником жаровнями и люди в фиолетовых капюшонах торопливо срывали последние тряпки с тела жертвы – бородатого немолодого воина с характерными для легионера мозолями на скулах.
В хаосе и сумятице, среди сотен и сотен всадников Семандры, частью отступающих, частью ещё пытающихся атаковать, отряд Императора преодолел Свилле, даже не окровенив клинки. Семандрийцы что-то сообразили и спохватились, когда вся полусотня уже выбралась на северный берег.
Кер-Тинор привстал в стременах, что-то дико и протяжно выкрикнув на своём языке, крутнул оба клинка, несколько Вольных на скаку спустили тетивы, копейщики графа Тарвуса наклонили древки; отряд Императора мчался прямо на стражу семандрийских военачальников, никак не ожидавших от противника подобной наглости.
Собственно говоря, такой манёвр и можно было осуществить только сейчас, когда бой превратился в безумную свалку, а правильный строй и взаимодействие сохраняли только имперские легионы.
Скачущие тесной группой полсотни всадников под стягом с изображением василиска оказались глубоко за линией сражения. Семандра бросила в бой все резервы, вокруг полководцев осталась только личная охрана – может, пятнадцать десятков всадников на роскошных рослых конях, в блистающих доспехах, покрытых ало-золотыми плащами; на шлемах колыхались высокие плюмажи тех же цветов. Возившиеся с жаровнями и обречённым легионером жрецы задёргались, засуетились, словно муравьи, повалили связанного пленника, один из мучителей широко размахнулся чёрным кривым кинжалом…
Император не успел отдать команды, Вольные не успели натянуть тетивы, однако воздух с резким и злым свистом прорезала одинокая и меткая стрела с серым оперением.
– Тайде! – вырвалось у Императора.
Древко ударило жрецу в грудь, швырнуло его назад, словно тяжеленный таран, на мгновение правитель Мельина увидал, как от вонзившейся стрелы по груди поверженного пробежало расширяющееся кольцо бледного пламени. Сеамни выстрелила, словно заправский конный лучник, через головы скакавшего во весь опор отряда Императора. Её руку и глаз явно направляла магия – стрела пролетела самое меньшее две сотни шагов, с каких и опытный боец не вдруг поразит даже неподвижную мишень.
Насквозь пробитое тело кулём повалилось наземь шагах в семи-восьми от жертвенника. Другой служитель рванулся за священным клинком (очевидно, вскрывать горло пленнику требовалось именно им, и ничем другим) – и тоже полетел наземь. На сей раз отличился Кер-Тинор, привстав в стременах, капитан Вольных бросил стрелу, изгибаясь всем телом. Император успел заметить свирепо-ревнивый взгляд, брошенный Кер-Тинором на Тайде.