Наваждение сгинуло. Они стояли в той же самой камере, всё так же горели масляные лампы; вот только отец Этлау теперь не стоял, а лежал. Глаза инквизитора закатились, по подбородку стекала слюна.
– Папа! – Рысь-драконица оказалась рядом, обняла его, крепко прижалась.
– Ты видела, дочка? Ты видела?..
– Видела, и не только, – шепнула она. – Душа гнома… она возвращалась. Честное слово, папа, я такого никогда не… и мама тоже… память крови молчит, вернее, говорит – небывалое!
– Небывалое… – эхом повторил Фесс, по-прежнему не отрывая взгляда от сомкнувшихся век гнома.
Что это было? Иллюзия, до которых так охоча и в которых так сильна Западная Тьма? Иллюзия, которую почета невозможно отличить от реальности? Или инквизитору действительно удалось небывалое, что – если верить священным книгам Церкви Спасителя – доступно было только Ему?
– Давай поднимайся, Этлау. – Фесс подхватил обвисшего инквизитора под мышки, приподнял. – Нашёл время валяться… вставай… – Он затряс отца-экзекутора, словно пёс схваченную за загривок крысу.
Нет, слишком силён был откат. Тряси сейчас инквизитора, не тряси – не поможет.
Рысь подскочила к двери, прижалась, к чему-то прислушиваясь.
– Нет, не идут, – удовлетворённо сообщила она. – Нет смысла, папа, не надо…
Фесс только кивнул.
Делать. Что-то делать, немедленно, всё, что угодно. Делать или даже сражаться, пусть насмерть – чтобы хоть на время уйти от проклятого вопроса, взаправду Этлау сумел на миг вернуть душу бездыханному Сугутору или это лишь только видение, насланное Сущностью? Или… неважно кем, если Сущность, к примеру, не может дотянуться до святая святых Аркина.
– Пап, ты сделаешь, как он просил?
Рысь-драконица. Смотрит в глаза, резко, пронзительно. И всё время оглядывается на тонкий профиль другой Рыси, первой, в чью честь и получила это имя.
– Аэсоннэ… дочка… – невольно некромант вспомнил истинное имя юной драконицы.
– Ну конечно, сделаешь, – закончила она за него, осторожно поглаживая по плечу. – Пап, ты не думай. Я не… я тебя пойму, – решительно закончила она.
– Вот он, союз с инквизицией, – пробормотал Фесс, всё ещё удерживая висящего на руках безжизненного отца Этлау. – И наступающие на Аркин маги. И Птенцы. И наши собственные поури. И… и Фейруз.
– А ключ, папа? Что с ключом? То, за чем мы сюда шли?..
У Фесса вырвалось нечто вроде свирепого, рыкающего выдоха.
Ключ. Да, понятно, как же без него. Но… Этлау, будь ты проклят, очнёшься ты когда-нибудь или нет?!
Рысь поняла его. Коротко, без замаха, хлестнула инквизитора по щеке, раз, другой и третий.
И – то ли помог сей старый, как мир, способ, то ли Этлау пришёл в себя сам – но глаза отца-экзекутора открылись, мутные и красноватые, словно после долгой ночной попойки.
– Ох… о-ох, ох… не надо, дитя моё, не надо, вполне достаточно…
– На ногах стоять можешь, инквизитор? – получилось грубовато, но иначе Фесс сейчас вообще не мог.
– Чтобы убраться отсюда, сил хватит, – сухо отозвался Этлау. Он быстро овладевал собой. – Особые камеры, к сожалению, рядом с главным хранилищем аркинских архивов Святого Престола. Думаю, Неясыть, тебе было б небезынтересно в них заглянуть…
– Мне ещё предстоит заглянуть кое-куда. – Фесс поставил инквизитора на ноги. – Ну, выводи нас отсюда, преподобный отче. Не люблю оставаться в долгу. Не зря ж говорят, мол, инквизитор во взаймодавцах – не к добру.
Этлау растянул губы в подобии улыбки, постоял некоторое время, тяжело опираясь на стол.
– Идём, идём, некромант. Обратно в заброшенные катакомбы. Там есть несколько подходящих залов. Уму непостижимо, сколько труда в это вбито…
Тем же порядком они выбрались из особой камеры, Фесс с трудом заставил себя не оглядываться, словно не хотел выказывать слабости перед инквизитором.
– Всё в порядке, преподобный отче? – медовым от почтительности голосом осведомился всё тот же Эзра. – Вы бледны, преподобный. Не требуется ли помощь?
– Продолжай нести службу, доблестный страж, – скрипнул зубами инквизитор.
– Не нравится мне этот Эзра, – шёпотом закончил Этлау, когда они уже шагали по широкому подземному коридору, вежливо сторонясь, чтобы пропустить куда-то торопящихся и очень озабоченных монашков с охапками манускриптов. – Таким, как я, обычно не задают вопросов.
– Кто-то заподозрил самого преподобного? – ехидно осведомилась Рысь-драконица.
– В Аркине всё возможно, – коротко отмолвил Этлау.
– Но разве есть кто-то ещё, способный помериться силами с…
– Есть, – ещё резче бросил инквизитор. – Если не один человек, то… их совокупность, скажем так.
– Несмотря на знаменитый негатор? Кстати, как преподобный вступил во владение им? – Хватит отсиживаться, некромант. Этот самый «негатор» памятен ещё с Кривого Ручья. – И, кстати, раз уж пошёл такой разговор – почему этого негатора не было возле Чёрной башни?
– Хорошие вопросы ты задаёшь, Неясыть… – Против всех ожиданий глубокий вздох Этлау казался искренним. – Раньше мною владела гордыня. Великая гордыня, не стану скрывать. Мне казалось, что мои сила, таланты и умения… имеют начало во мне, проистекают от моей глубокой и сердечной веры, от моей преданности Спасителю… Сейчас я в этом усомнился.
«Давно пора». Фессу очень хотелось сказать это вслух.
– Мы с тобой слишком долго оставались врагами, Некромант.
– Едва ли мы можем стать союзниками, Этлау. Ведь ты долго и неотступно преследовал меня, и до Чёрной башни, и после.
– Всё верно, Неясыть. Я преследовал тебя. Будучи уверен, что я, воин Добра и Света, стою на пути кошмарного порождения Тьмы и соответственно Зла. Чтобы остановить тебя, годились любые средства.
– А что же теперь, ты уже не считаешь меня, преподобный, этим самым «кошмарным порождением Тьмы»?
Рысь хихикнула.
– Считаю, – очень серьёзно и без тени насмешки сказал Этлау. – Но… впрочем, это самое «но» будет зависеть от твоего ответа на мой вопрос, некромант.
Возвращались той же дорогой. Вновь тишина и мрак давно заброшенных коридоров; но отец-экзекутор, похоже, чувствовал себя тут как дома. Фесс с горечью признался себе, что одно преподобному отцу уже удалось – как следует запутать его, некроманта.
– Ничего, папа, – донёсся «шёпот» Рыси. – Я всё запомнила.
Негатор Этлау так и остался в бездействии, драконица и Фесс могли свободно обмениваться мыслеречью.
…Остановились, как и обещал бывший инквизитор, в обширном зале, совершенно пустом, если не считать пары деревянных столов, столь же древних, как и всё остальное в этих катакомбах. По полу, пересекая помещение и деля его на свого рода дольки, тянулись высеченные в камне прямоугольные желоба шириной в локоть и такой же глубины.