– Ты меня мучаешь, – говорю.
– Я тебя люблю! – выкрикивает Лео. – Я не буду таким, как он. Клянусь. Мы останемся жить здесь, и мы будем вместе. Все будет идеально.
Все это время Роберт стоит и молча смотрит на нас… точнее, куда-то между нами. Мне больно за них обоих. Но еще больнее – от мысли о потерянной свободе, до которой оставался всего один шаг. Я не могу потерять то немногое, что осталось у меня от моря. Неужели я больше никогда не увижу его, никогда не коснусь, не услышу плеска волн и не вдохну запах соли? Нет, это невозможно.
Если мы и вправду останемся здесь, можно будет снова дождаться случая и вынудить Лео ударить меня еще раз. Но стоит только подумать об этом, как я понимаю: нет, я не хочу больше сносить другие мучения, которым он меня подвергает. Я не хочу терпеть и молчать.
Я могла бы попросту убить Лео: он ведь не приказывал, чтобы я не причиняла ему вреда. Я не уверена, что могу отнять у человека жизнь, но сейчас это не кажется таким уж невероятным. Если бы он умер, я забрала бы свою вторую шкуру: я знаю, он прячет ее где-то в доме.
Пока он жив, я не могу даже попытаться отыскать ее, но если он умрет, я верну себе душу.
А еще я могу войти в море и сдаться: пусть оно заберет меня. Мне подобные часто так поступали. Лишившись своей души, лишившись моря, многие из нас погружаются в черную скорбь, непроглядную, как самые темные пещеры на дне океана. Я тоже могу так.
– Можно мне выйти на пляж, Лео? – тихо спрашиваю я. – Ты говоришь, что ты другой. Не такой, как твой отец. Ты говоришь, что это не клетка. – Я цепко держу глазами его взгляд. – Так докажи это!
Лео кивает, и я выхожу за дверь.
– Только на пляж, Иден! – кричит он мне вслед. – Я тебя не отпускаю!
Уже издали до меня доносится голос Роберта:
– Ты что, держишь ее здесь взаперти? На самом деле? Да что на тебя нашло?!
Я не останавливаюсь – уже неважно, что он ответит. Я понимаю, что Лео сдержит свое обещание: он больше никогда меня не ударит. Он знает, что будет после третьего раза, и даже в приступе гнева знает, когда остановиться. Чтобы сделать больно, необязательно бить. И даже если он не станет делать мне больно, что мне остается? Всю жизнь провести в клетке, как ручная зверушка? И обречь свое дитя на такую же участь? Нет, я не могу так жить.
Я оборачиваюсь и вижу, что Роберт с Лео тоже вышли из дому. Они идут за мной. Я знала, что так и будет, но, надеюсь, они меня не догонят.
Дойдя до воды, я не останавливаюсь. Я вхожу в море.
Холодные волны окатывают меня по пояс. Я смотрю вдаль, на горизонт. Никого из родичей не видно, да они и не могут прийти ко мне, пока я не верну себе второе обличье.
– У меня твоя шкура! Ты не можешь уйти без нее! – Должно быть, Лео понял, что есть и другие способы уйти. Он поворачивается и во весь дух мчится обратно к дому.
В тот же миг Роберт бросается ко мне:
– Идди!
Вода окутывает меня, и я отрываю ноги от дна. Я плыву. Оглянувшись через плечо, я вижу, что Роберт уже заходит в воду.
– Прости меня, Идди! Подожди! – кричит он.
Но я не останавливаюсь. Я не могу ждать. Я плыву дальше и чувствую, как тело уже начинает неметь от холода. Главное сейчас – отплыть подальше от берега. Насколько это возможно.
Холод и боль от побоев тянут из меня силы. Но нужно двигаться дальше. Нужно заплыть так далеко, чтобы я уже не услышала, если Лео прикажет мне вернуться на берег.
От луны по воде тянется дорожка, и я плыву вдоль нее – так легче сосредоточиться. Что-то во всем этом кажется странным… и тут я понимаю, что никогда раньше не плавала одетой. В одежде просто не было нужды.
Я чувствую тягу своей второй кожи – она зовет меня из тюрьмы, в которой так и осталась. Когда я уйду, она превратится в обычную звериную шкуру. Без нее, без этой второй половины своего естества, я утону, даже еще не выплыв в открытое море. Будь у меня выбор, я бы так не поступила, но я не могу жить в клетке… и не я первая решаюсь на этот шаг.
За спиной слышатся голоса и плеск – значит, Лео уже в воде.
Надо торопиться, и я гребу руками изо всех сил. Только бы успеть добраться до глубокой воды, а там меня уже подхватит течением.
– Иден!.. – долетает до меня голос Лео.
И я ухожу под воду с головой, чтобы другие его слова меня не настигли. Если он прикажет мне вернуться, я не смогу ослушаться, а значит, мне пока нельзя его слышать. Нужно заплыть еще дальше. Нужно плыть до тех пор, пока усталость и холод не скуют меня по рукам и ногам. И тогда я уже не смогу повернуть к берегу, даже если он прикажет.
Приподняв голову, чтобы глотнуть воздуха, я слышу, что Роберт тоже зовет меня.
Я снова погружаюсь с головой. Вода уже не такая холодная; удивительно, что шок развился так быстро. Но это и хорошо. Ни одна женщина на свете не должна жить в клетке. И я не проживу в клетке больше ни дня.
Я в очередной раз выныриваю за глотком воздуха и бросаю взгляд на берег. Роберт остановился. Как он ни уверял, что любит меня, но рисковать жизнью ради меня он не готов… или, быть может, он и вправду любит меня так сильно, что признает за мной право выбора.
Но Лео уже плывет ко мне, загребая одной рукой. Он не разрешал мне заходить в воду, хотя сам плавал каждый день, и мои мышцы отвыкли от нагрузки. Сейчас Лео гораздо сильнее меня, и расстояние между нами быстро сокращается. Я с новой силой бью по воде руками. Он может вытащить меня на берег, если догонит.
– Вернись, пожалуйста! Все должно быть не так! – кричит он.
Нет на свете таких слов, которые заставили бы его понять меня. Мы, селки, веками попадались в такие ловушки. И все мы знаем, каково это – жить в плену, понемногу умирая каждый день. Бывают на свете хорошие люди, а бывают люди сломанные. Испорченные.
– Иден! – зовет он меня по имени и наконец отдает приказ: – Иден, остановись!
Я подчиняюсь; повинуюсь целиком и полностью. Я останавливаюсь, я прекращаю плыть и больше не стараюсь удержаться на воде. Человеческое тело не может оставаться под водой так долго, как тюленье, и в этом – моя последняя надежда.
Чего я не учла, так это того, что Лео решится нырнуть за мной. Он догоняет меня под водой и крепко обхватывает руками. Он тянет меня наверх, а отбиваться от него я не могу.
Я безвольно лежу в его объятиях. Я не собираюсь помогать ему вернуть меня на берег, а он почему-то не приказывает мне плыть обратно.
– Я не хочу, чтобы ты умерла. – Лео целует меня в макушку и шепчет: – Я не такой, как мой отец.
И тут моей кожи касается что-то мягкое, и я понимаю наконец, почему он греб только одной рукой. Он принес мою шкуру. Он подталкивает ее ко мне, возвращает ее по доброй воле. Она пристает к моей человеческой коже, обволакивает меня с головы до пят, и я забываю о Лео. Я забываю все, кроме одного: я снова цела, и я свободна!