– На! – крикнул Хач, и огненный шар со скоростью молнии сорвался с его ладони, мгновенно преодолев полторы сотни лиг, отделяющих Корс от места, где вот-вот должно было начаться сражение. Вспышка алого огня разметала центр первой шеренги атакующих, а в цель один за другим полетели ещё три шара. По склонам холмов заметались огненные смерчи, и дружинники лорда, нарушив строй, начали отходить, подбирая раненых. Конница с обоих флангов рванулась вперёд, чтобы прикрыть отступление пехоты, но венсы не стали никого преследовать – они тоже в страхе отходили от опасного места, лишь несколько лучников продолжали пускать стрелы в самую гущу пламени, туда, где и так уже никто не мог остаться в живых. Лишь крохотный тёмный силуэт человека, стоящего на коленях, виднелся среди сполохов огня, которые тянулись к нему и тут же впитывались в землю.
– И этой шелупони мы платили?! – рявкнул Хач, метнув последний сгусток пламени в разбегающихся наёмников. – На рудниках им самое место!
Видение исчезло так же внезапно, как и появилось, только отголоски далёких стонов и топота коней ещё несколько мгновений эхом гуляли под низким потолком.
– Вы все – самые близкие мне люди, – неожиданно сказал Хач. – И каждый из вас должен понять одно: я стремлюсь к свободе, к абсолютной свободе для всех. Но чтобы достичь её, чтобы в полной мере воспользоваться её плодами, нам, этому кругу избранных, нужно подчинить всю свою волю единственной цели, которая теперь, как никогда, близка и желанна. Пока идёт борьба за свободу, ни о какой свободе не может быть и речи. Дисциплина, порядок, послушание… Да, только так. Только так…
– Да мы за тебя, Хач, любому глотку порвём! – Пухлый очухался первым после невиданного зрелища, и остальные законники посмотрели на него с нескрываемой завистью.
Кунтыш никак не мог заснуть. Сладкие воспоминания о том, как он своими руками держал Око, дарующее его владельцу немыслимое могущество, превращалось в ночной кошмар. Расставание с любыми ценностями, однажды прилипшими вот к этим розовым ладоням, и раньше угнетало его, но Око… А ведь ещё совсем недавно можно было прикупить его за пару фальшивых унций. Можно было, в конце концов, прирезать жреца Иххая по пути к таверне Хача, но кто ж знал… Впрочем, ещё не всё потеряно – жизнь продолжается, Око никуда не делось, а Хач, похоже, и не думает, что у его верного товарища, проверенного сообщника, могут возникнуть какие-либо левые мысли. Хач считает его трусом… Не думает кабатчик, что жажда обладания может оказаться сильнее страха. Сам же говорил, что противно человеческой натуре в чём-либо себя ограничивать.
Атласная подушка казалась холодной, скользкой и мерзкой, а одеяло то и дело сползало на пол под своей непомерной тяжестью. Пришлось подняться, чтобы избавить себя от неудобств роскошного ночлега. А ещё вчера можно было лежать здесь, радуясь жизни и тому, что вот-вот придёт сон, спокойный и безмятежный. Мыслей не было, сознание опустело, как только ноги сами понесли его туда, где за дверью спал хозяин. Сквозь узкую щёлочку даже отчётливо слышалось его посапывание. Этой ночью Хач был один в своей постели, а караула у дверей и внутри покоев не было никогда – первый законник, согласно существующим понятиям, – личность неприкосновенная, того, кто на него дёрнется, братва наизнанку вывернет.
Створка двери отошла бесшумно, и теперь стоит только сделать несколько осторожных шагов, и можно будет снова положить ладони на сверкающие в темноте грани. Око светилось изнутри медленным ленивым сиянием, и это завораживало, звало, манило.
– …ну, Хлоя или кто там ещё, сделай так, чтобы я смог. Надо только посметь, а дальше всё катится как по смазке… Ну, какая тебе разница? Ну, да – я не умею швыряться огнём, не знаю, как и что пальцем писать, но я-то ещё не старый – насобачусь… – Кунтыш поймал себя на том, что поглаживает Око обеими руками и говорит с ним, точнее, не с ним, а с кем-то невообразимо далёким и безмерно могущественным. Как ни странно, исчез страх, что хозяин может проснуться и застать вора на месте преступления. – Глазик, а, Глазик… – теперь, слегка опомнившись, он говорил торопливым шёпотом, прикидывая, сколько времени осталось до конца второй ночной стражи. – Ну, скажи, чего мне будет, если я тебя свистну… Успокой меня, бедолагу. Нравишься ты мне.
Кунтыш сжал поверхность Ока посильнее, и вдруг раздался хруст, и в камушке образовалась трещина. Сломал! Первая мысль повергла Кунтыша в ужас, он спрятал руки за спину и начал медленно пятиться назад. Ничего не знаю, ничего не видел, спал как убитый, всё само собой случилось, вражеские ведуны постарались, гады… Отмазки лепить можно было любые, но чтобы лишиться головы, совсем не обязательно быть в чём-то виновным.
Трещина в камне была удивительно ровной, она постепенно расширялась и заполнялась алым свечением, которое, преломляясь через множество граней зелёного кристалла, разбегалось по стенам разноцветными бликами. Ока теперь не было… Была яйцеподобная изумрудная шкатулка, над которой в двух вершках зависла крышка, а внутри что-то булькало и шипело.
Значит, наверное, не столько Око драгоценно, сколько то, что у него внутри. Если спереть его содержимое, то хозяин не заметит пропажи, а значит, можно обладать сокровищем и спать спокойно. Перед таким соблазном Кунтыш не мог устоять, и обе его руки сами собой потянулись туда, где должно было скрываться сокровище. Послышался булькающий звук, и алое сияние охватило всё его тело, и вокруг уже не было покоев первого законника. Очнувшись, он обнаружил, что лежит на холодном мозаичном полу рядом со стеной из грубо отёсанного камня.
– Вставай. Чего разлёгся… – Приятный, слегка надтреснутый женский голос обращался явно не к нему, но всё равно стоило забиться в тёмный угол и постараться не дышать. – Ну, как ощущения?
– Кайф! – отозвался скорчившийся на полу кавалер в чёрном камзоле с алыми манжетами. – Почаще бы только, чтобы не отвыкнуть…
– Вставай, хватит развлекаться… У нас дел полно.
– А ты скажи, чего делать, я и сделаю.
– Я и говорю – вставай.
Кавалер неохотно поднялся, с хрустом вправил себе челюсть и замер в ожидании дальнейших распоряжений.
– Пошли. – Совершенно голая баба неописуемой красоты непонятно как облачилась в чёрную накидку и широкими шагами двинулась к арочному проёму, за которым начиналась лестница с непомерно широкими ступенями. Кавалер засеменил вслед.
Ушли. Когда стихли шаги, Кунтыш решил, что можно выбраться из своего ненадёжного убежища и осмотреться. Око лежало рядом, и изумрудная крышка была слегка сдвинута набок. Свечение внутри шкатулки не угасало, а это могло означать, что обратный путь открыт. Но возвращаться, не прихватив с собой чего-нибудь ценного, – это было выше всяких сил. Кунтыш окинул жадным взглядом огромный зал с высокими сводами. Три шара, похоже, серебряных, были прикованы цепями к полу, а над ними зияла чернота, смотреть на которую было больно и страшно. Тут же на подставке из чистого золота лежало хрустальное яйцо локтя полтора длиной. Серебро дороже хрусталя, но эти поганые шары прикованы цепями, да и не упрёшь их – здоровые больно… А вот с яичком можно попробовать что-нибудь сделать – разбить, например, хотя, превратившись в осколки, оно сильно потеряет в цене… А может быть, у него и внутри что-нибудь есть? Кунтыш поднял с пола полупудовый камушек и что было сил шарахнул им по хрустальному яйцу, но булыжник разлетелся в мелкую крошку, а яичко даже не шелохнулось. А может, это и не хрусталь вовсе?! Может, это такой бриллиант, камень исключительно редкий и фантастически дорогой. Тогда на одну эту штуку можно скупить весь Корс и пару Холмов в придачу.