Book.

И займётся новым планом, куда лучше старого.

Теперь бы только поскорее выбраться отсюда.

Руки Игнациуса тряслись, слова заклятий не выговаривались – за спиной всё нарастал и нарастал грохот, чудовищный таран крушил всё вокруг себя, обращая в пыль самые крепкие казематы опрокинутой пирамиды.

Чародей тонко завыл, засучил ногами, задёргался, в ужасе пытаясь отползти ещё хоть на немного, ещё хоть на чуть-чуть, потому что он не может погибать так глупо, он, всех обведший вокруг пальца, во всём преуспевший, всех пленивший!

Чары вспыхивали и распадались. Слишком близко, тут уже полный хаос, ничего не работает, ничего!..

Но до самого последнего момента он всё бормотал и бормотал какие-то слова, пытаясь заставить сработать заклятье мгновенного перемещения, – пока чёрная громада не пронеслась сквозь него, раздробив пол, стены и перекрытия и не обратив само тело Игнациуса в неразличимую глазом пыль.

* * *

Теперь Император мог ждать. Сделано всё и даже больше.

Огонь в его руке укажет путь. Именно туда, куда нужно. Не ему, конечно же – после телесной смерти человеку для себя уже ничего не требуется, – другим.

Маяк горит.

Торопись, друг. Я могу ждать – я, но не Мельин.

* * *

– Что ты делаешь? – не выдержал давящей тишины Хедин.

Брат уже долго молчит. До этого – отвечал невпопад, порою негромко, сдавленно постанывал – словно сам у себя рвал больной зуб. Познавший Тьму чувствовал – Ракот где-то очень далеко, шагает по тропам, где никогда не пройти даже ему, Хедину, Новому Богу, остановившему Неназываемого.

Он с кем-то говорит, бывший Владыка Тьмы? На что он рассчитывает, там, где пасуют изощрённый разум и тонкий расчёт? Ведь ясно – чтобы открыть ловушку Игнациуса, ему, Хедину, потребуются годы. Придётся отказаться от телесной формы, развоплотиться, впитаться стенами, втянуться в них, сделаться их частью, поняв скрепляющие их силы, и только тогда…

– Здравствуй, мой Ученик, – вдруг ясно и чётко проговорил Ракот, вставая.

И грянул гром.

* * *

Разрушитель точно знал, куда нацелить чёрное копьё. Над Мельином призывно горела путеводная звезда, туда звал огонь в руке друга, туда вела натянутая нить. Ведь он не просто уводил Сущность из Эвиала. Оружие, скреплённое его кровью, несло с собой и Спасителя.

Непобедимого. Неуязвимого. Почти всесильного.

Но – несло!

Потому что даже Ему не сломить волю людей, умирающих, чтобы жили другие. И чтобы жили свободно, а не по указке каких бы то ни было сил.

Уходила кровь, с нею вместе уходила и боль. Оставалось только ясное понимание – что и как надо сделать.

Чёрная башня вобрала в себя и Смертный Ливень – последний шанс его Хозяйки показать, что в любом зле и любой злобе можно отыскать хоть искорку добра.

Правь на свет, Разрушитель. Правь на огонь, Кэр Лаэда. Не ошибёшься.

И последним усилием он вдавливает чёрное копьё тьмы в нагноившуюся рану Разлома.

* * *

Император видел, как всё совершилось.

В небесах над Мельином, над разверстой пастью Разлома, возникла исполинская тень. Тень громадного острия, иссиня-чёрного копейного наконечника, нацеленного прямо в бездну.

И в тот миг, когда блестящее антрацитовое навершие погрузилось в рану, словно скальпель хирурга, он услыхал спокойный голос Ракота:

– А теперь иди ко мне, мой Ученик.

* * *

Мир Мельина содрогнулся от края до края. Видимое из самых дальних краёв, чудовищное чёрное копье погрузилось в белую муть, заполнявшую Разлом. Броня Чёрной башни ломалась – ей нечего больше защищать, напротив, пришло время раскрыться.

Разрушитель знал, что это всё. Что его долг исполнен, что сейчас получит свободу Смертный Ливень и его Хозяйка тоже.

* * *

Уже совсем близко от Мельина, на развалинах Храма Океанов, по грудь в накатывающихся волнах, и Наллика застыла на коленях, запрокинув голову и сжав кулаки.

– Пожалуйста, сделай это! Ну, пожалуйста!.. – вырвалось сдавленное рыдание, обращённое сейчас к существу, совсем недавно бывшему Сильвией Нагваль. – Вспомни, о чём мы говорили! Спаси всех и дай мне спасти тебя!..

* * *

…Нечего больше держаться за призрак. Призрак собственного могущества, всесилия, непобедимости. Ты жадно гналась за ними, мёртвыми вещами, наделёнными по тем или иным причинам магической мощью.

Ты славно служил мне, отцовский меч. Но, наверное, папе б хотелось, чтобы на сей раз ты постарался уже не для меня.

Взмах, пальцы разжаты – чёрный фламберг вырывается из рук Сильвии, разлетаясь облаком ярких искр; каждая – словно крошечный фитиль.

А над Хозяйкой Смертного Ливня склоняются два человеческих лица, добрые, внимательные и чуть встревоженные.

– Мама, мамочка!.. Папа!

Ты сделала всё, что могла, последняя из Красного Арка.

– И я для тебе сделаю то же, – шепчет Наллика.

Звучит Колокол Моря.

* * *

Смертный Ливень не останавливался. Густые облака окутали остриё Чёрной башни, и там, где сшибались сейчас Эвиал и Мельин, потоки извергаемого яда смешались с живым туманом.

Взлетел фламберг, взорвался, снопом огненных стрел рассыпались его обломки, и порождающая козлоногих хмарь вспыхнула. Волны пламени пронеслись от моря и до гор, по всей длине Разлома, выжигая всё, оставляя лишь мёртвый, спекшийся камень.

Разлом не имеет дна, он ведёт обратно, из Мельина в Эвиал – и сейчас этот провал заполняли бесконечные волны мрака. Тьма исполняла извечное своё предназначение – лечить и врачевать, затягивать раны, нанесённые миру неразумными его обитателями.

Но этого мало. На огромных пространствах Мельина, сейчас мёртвых, покинутых всем живым, хозяйничали козлоногие. Этого так просто не оставить, они способны истребить ещё множество жизней, забрать с собой, даже погибнув сами.

И потому следом за чёрным копьём идёт Эвиал.

Мир, сорванный с основ, его корни рассечены. Ему требуется якорь.

Император видел, как заполненная чёрным пламенем пропасть Разлома раскрывается. Тьма не стягивает разрыв в плоти мира, она не властна соединить несоединимое. Её огонь очистит рану, но исцелит окончательно её совсем иное.

И Спаситель испускает последний вопль, от которого падают навзничь все, от мала до велика в Эвиале, крик распадающейся человеческой оболочки.