Ну, так долго ли мне ещё ждать? Найдётся ли смелый? – Император уронил левую руку, с кулака сорвался веер кровяных брызг; они уже не горели.
Смелые, разумеется, нашлись. Хотя среди мятежников многие наверняка помнили Ягодную гряду, а до иных, возможно, дошли вести и о замке некоего барона Висемерра Струга, о том, какая судьба постигла его ворота. [5]
Из рядов баронской кавалерии один за другим выезжали гордые рыцари, в великолепных доспехах, при паре мальчишек-сквайров, держащих их штандарты; следом за господами торопились конные арбалетчики и пикинёры – каждый барон выезжал вместе с приведенным им «копьём». [6]
Ветер резанул по лицам, заставил чёрным пламенем распуститься волосы Тайде. Дану неподвижно застыла в седле, оцепенела, не сводя взгляда с медленно приближающихся всадников.
Самый цвет, думал Император, едва разглядев гербы. Те, кто вырвался из Мельина, кто гнал следом за нами, жалея коней, не себя.
Да, верхушка баронства. Кто спал и видел себя не вассалами мельинской короны, властными только над собственными сервами, да и то не во всём – а настоящими королями, наподобие многочисленных союзников Семандры. Чтобы людишками – торговать невозбранно, чтобы ходить на соседа настоящей войной, чтобы «преломлять копья» не только на турнирах. Мечтают разодрать тело единой Империи на множество уделов, удельчиков и удельцев, где и воссесть – каждый с королевской короной на челе.
Прекрасная, поистине возвышенная мечта. Нечего и удивляться, что мятежники нашли полное понимание у мятежной же части Радуги.
Полосатые копья с надетыми на них разноцветными вымпелами дружно склонились в подобии салюта. Двенадцать рыцарей, десять баронов и двое графов. Некогда – опора трона. Связанные кровными узами с Семицветьем, отправившие туда многих сыновей и дочерей.
– Мы готовы все. Выбирать тебе, – грубо бросил один из всадников, с парой красных львиноголовых птиц в гербе.
– Я выберу, не сомневайся, Перейн, – спокойно отозвался Император, не двигаясь с места. – А вот вежество именуемые благородными, похоже, и вовсе забыли. Вы ответили на мой вызов, следовательно, признали моё на него право. Что немедленно вернуло нас к прежнему положению. Узурпатор не имеет никаких прав. Он подлежит немедленному и безусловному уничтожению. С ним не преломляют копья на ристалище.
– А кто тебе сказал. – Рыжебородый коренастый барон дерзко откинул забрало, с наглой ухмылкой воззрился в глаза Императору. – Кто тебе сказал, что мы действительно собираемся «преломлять с тобой копья»?
…Они кинулись на него все разом, нацелив острые оголовки. Никакая лошадь не рванёт с места под тяжестью рыцаря в полном вооружении, и потому двенадцать благородных нобилей благоразумно взяли Императора в полукольцо заранее.
Наверное, ждали, что он повернёт коня и побежит – латы с вычеканенным василиском куда легче баронских, жеребец правителя Мельина – лишь под седлом, доспехов нету. Уже хорошо, уже успех. Вражеский предводитель, позорно улепётывающий прочь, – вот что запомнит войско. Человеческий взор порой удивительно избирателен.
Император успел выдернуть меч, но его опередила Сеамни – как и он сам, Дану не сдвинулась с места. Правителю Мельина почудилось, что в резко опустившейся руке мелькнул тёплый отблеск Деревянного Меча, – в разные стороны брызнула земля, в неё словно прянул исполинский молот. Из воронки повалил дым, и вместе с первыми клубами огромным прыжком вынеслось рогатое существо, закованное в аконитовую броню; сквозь дым блеснули алым расположенные треугольником глаза.
Тварь, как две капли воды похожая на ту, что Дану сразила, заставив убраться восвояси в памятном сражении на Свилле.
Взнесённый горб, увенчанный костяным гребнем, огромные когти, упирающийся в землю хвост.
Демон, чуть не отправивший саму Сеамни Оэктаканн раньше срока в их заповедные леса.
Тот самый «фокус», обещанный этой невозможной данкой.
Однако на сей раз тварь появилась уже с глубокой раной, тянувшейся вниз от плеча, глубоко уходя в плоть, – бестия была той самой, вызванной аколитами Слаша и тяжело раненная призраком Деревянного Меча. Наверное, он, этот Меч, и удержал несчастное создание, не дав соскользнуть и умереть на его собственном плане бытия.
Из раны вырывалась дымящаяся багровым кровь, смешанная с пламенем. Чудовище заревело, ярость и бешенство смешивались с тоской и болью. Сеамни выкрикнула что-то повелительное на языке Дану, словно отдавая приказ.
Демон прыгнул, подминая под себя ближайшего барона, со львиноголовыми птицами в гербе. Тот дико заверещал, попытавшись оборониться мечом, но клинок только вывернулся из руки, затупившись о чёрную чешую. Взмах чёрный когтей – визг оборвался.
Остальные рыцари бросились врассыпную, но тварь оказалась куда быстрее – настигала их огромными лягушачьими прыжками, плюхаясь сверху и придавливая брюхом. Она сама горела и истекала кровью, ревела от боли и муки, удачное копьё застряло в разрубе, оставленном ещё Иммельсторном, – но остановился демон, лишь подмяв последнего барона. Подмял, повернулся к бледной, пошатывающейся в седле Сеамни, проревел что-то, нелепо пошатнулся, взмахнул лапами – и рухнул чёрной дымящейся грудой.
– Вот теперь всё, – слабым голосом проговорила Сеамни.
Император молча обхватил её за плечи. Да, конечно, она хотела как лучше, и, наверное, у них просто не оставалось иного выхода, кроме его белой перчатки. Но теперь никаких разговоров с баронами не будет. Для их войска узурпатор коварным чародейством убил доверчиво выехавших к нему на поединок благородных воителей. И это уже не исправишь.
Но какова Дану!.. Как смогла, почему скрывала такое умение?..
Кто-то в рядах баронского войска привстал в стременах, закрутил мечом над головой, завопил что было мочи – и вся громадная масса рыцарской конницы качнулась, полилась вперёд, сперва шагом, потом неспешной рысью; на полный ход она перейдёт за несколько десятков шагов до столкновения.
Несколько мгновений Император молча смотрел на оживший стальной вал. Опомнился лишь оттого, что Сеамни с неожиданной силой рванула его за полу плаща.
– Гвин! Надо уходить!..
Надо уходить, да. Топочут кони, содрогается земля, а облитый сталью клин ещё не перешёл и на рысь.
Человек и Дану пускают лошадей вскачь. За спинами всё нарастает и нарастает топот, он становится подобен грому.
Велиты выпустили первые стрелы, защёлкали гномьи самострелы – сородичи Баламута водрузили на треноги настоящих монстров, бивших дротами чуть ли не в половину кавалерийского копья.