Book.

Баламут и подручные Сежес хлопотали над лишившейся сознания волшебницей; гномий амулет помаленьку угасал. Пальцы чародейки его так и не отпустили.

– И это всё, на что ты способен, Нерг? – прорычал Клавдий.

Пространство между лагерем легионов и башней заполнилось растерзанными тушами. Иные демоны бросили драку, предавшись более приятному занятию – трупоедству. Правда, обжорам не повезло – другие, более свирепые твари походя растоптали занявшихся чревоугодием.

Последние двое, самые крупные и злобные, долго кружили по истоптанной и залитой дурнопахнущей кровью земле, цепляли друг друга то рогами, то клешнями, то когтями; пока наконец их обоих не охватила, верно, поистине слепая ярость – твари разом бросились друг на друга, вогнав кто куда весь набор смертоубийственных орудий. Два тела в конвульсиях повалились, подёргались несколько мгновений – и замерли уже навсегда.

Сежес всхлипнула и открыла глаза. Баламут всхлипнул в свою очередь, заключив чародейку в отнюдь не платонические объятия.

– Первый козырь мы побили, – хладнокровно заметил Клавдию Император. – Только, боюсь, это был вовсе не козырь. А так, проверка. Разведка боем.

– Стоило ли терять просто так столько могущественных слуг? – усомнился проконсул.

– Если сейчас последует второе пришествие демонов, то стоило. Сежес говорила, что призвать такую силищу она сможет только один раз.

Валявшиеся туши погибших демонов начали медленно тлеть. Башня Нерга стояла незыблемо, неколебимо, словно заправилам Всебесцветного Ордена гибель их нововызванной армии была совершенно безразлична.

– Заманивают, – с уверенностью бросил Император.

Надо атаковать. Правильной осадой твердыню всебесцветных не взять. Не подвести и подкоп – если припомнить слова Баламута, что башня возведена над уходящими невесть в какую глубину подземельями.

Император невольно взглянул на белую перчатку, сейчас испятнанную его собственной кровью.

Это оружие он тоже сможет использовать только один раз. И, в отличие от Сежес, глаз уже не откроет.

Так чего же он медлит? Или просто не знает, хватит ли его крови, чтобы запалить неприступные каменные стены башни, о которые разбиваются даже гранитные ядра катапульт?

С его взглядом скрестился взор Сеамни.

«Даже и не думай!»

И – рука на её животе.

Что ж, яснее ясного.

Победи – и не умри. Эх, если бы…

Туман, холодный и мокрый. Огни окон на холме.

И чёрная длань, протянувшаяся сквозь гнилую хмарь.

Ты в ответе за всё, Император Мельина.

Ты отдаёшь свою кровь, чтобы жил твой мир. И какая разница, отдашь ли ты её всю или только девять десятых?

Дым рассеивается. Ну, Нерг, что теперь? Ход за нами, не правда ли?

Сежес уже сидела, бледная, и жадно глотала что-то из услужливо поднесённой Баламутом фляжки. Император разобрал слова гнома:

– Ну вот, я ж говорил, гномояд – он завсегда помогает, у меня-то он особо забористый, собственной перегонки, высшая очистка, как слеза, Царь-горой клянусь!..

– Умгум… – Волшебница благодарно кивала. Гномояд она уже пила безо всякого смущения.

…А потом случилось то, что случилось и чего Император ожидал всё это время. Атака демонов, похоже, и впрямь была лишь демонстрацией, призванной отвлечь внимание имперцев от творящегося у них за спинами.

Прав был Седрик, говоря, что окрестные чащи изобилуют дольменами, запечатанными для всех, кроме аколитов Всебесцветного Ордена, входами не то в таинственные коридоры, протянувшиеся через весь Мельин, не то служившими порталами, сквозь которые могли перемещаться верховные маги Нерга.

И сейчас эти порталы открывались.

Взрывалась земля, вековые, намертво вросшие в неё глыбы подбрасывало на десятки саженей; иные раскалывались, другие вспыхивали, словно пуки соломы.

Из разверзшихся провалов, где кипела белёсая мгла, так напоминавшая пресловутый Разлом, выходили новые отряды.

Император уже видел их – там, далеко на юге, когда их с его Тайде едва не принесли в жертву непонятным силам. Безликие фигуры в просторных плащах с капюшонами, полностью скрывающими лица. Ног не видно, и казалось, что аколиты Нерга не ступают по земле, а плывут над нею. Змеиные движения, нечеловеческая гибкость – руки гнулись во все стороны. Им никто даже не пытался придать бóльшее сходство с человеком.

Затряслась и застонала земля. С треском валились деревья, аколиты Нерга не утруждали себя поисками троп, они прокладывали себе широкие просеки. Разбившись на семёрки, эти создания строились узкими клиньями, со всех сторон нацеливаясь на имперский лагерь.

Ожила и серая башня. Меж острых рогов венца заметались бледные росчерки молний, раздался громкий треск, словно там рвалась неподатливая мокрая мешковина.

– Сежес! – рявкнул Император, однако чародейка уже стояла на ногах. А рядом с ней – Сеамни Оэктаканн с плотно завязанными шарфом глазами.

– Дым! – выкрикнула чародейка; катапульты и требушеты швырнули к стенам и на вершину Всебесцветной башни дымящиеся тюки с заветным «сбором», подавляющим любого мага. Император помнил, что на аколитов Нерга это действует куда слабее, чем на простого чародея Радуги, и поэтому сейчас запасов не жалели. Велиты в свою очередь подожгли фитили, дымовые стрелы вонзались в землю перед наступающими адептами бесцветных; манипулы решительно сдвинули щиты и взялись за пилумы.

Нергианцы наступали в молчании. Дым явно мешал им, но правильные клинья, выбравшись на открытое пространство, со всех сторон нацелились на развернувшиеся им навстречу легионы.

На частоколах густо засели велиты, лучники и арбалетчики, со всех сторон в бестрепетно шагающих нергианцев летели болты и стрелы, однако большинство отскакивало в стороны, отшибаемое незримыми щитами. Большего успеха добивались те, кто одновременно выпускал и дымовые стрелы «со сбором», и боевые. Фигуры в плащах стали падать, хоть и редко и неохотно.

Когда до укреплений оставалось шагов сто и уже не одно тело в плаще осталось валяться на задымлённой земле, аколиты Нерга остановились. Дружно вскинули руки, словно пытаясь толкнуть вперёд нечто неподъёмное.

Напряглись, и…

Левая рука Императора вспыхнула болью от плеча до кончиков пальцев, словно облитая пылающим земляным маслом. Схватилась за горло и захрипела Сежес, и только Сеамни не шелохнулась – вытянулась в струнку, вскинула подбородок. Глаза Дану по-прежнему оставались завязанными.

Сминалась сухая осенняя трава, трещали кусты – от застывших аколитских клиньев к частоколам катились незримые ядра, круша и ломая всё на своём пути. Дым от сежесовского «сбора» на миг делал их видимыми – нечто серое и монолитное, тупая мощь, сжатая во всесокрушающий снаряд.