Где-то далеко-далеко, на другом краю света, покрывается паутиной трещин Кристалл Магии, доверенный погибающей Вайесс.
Хрупкая драгоценность Эвиала на миг тускнеет, потом на мгновение вспыхивает нестерпимо-ярко, ночь в глубокой пещере сменяется летним полуднем – и, вместе с отлетающим вздохом умирающей Хранительницы, Кристалл взрывается.
Фесса-Разрушителя подбрасывает, он оказывается на ногах. Неведомая волшба ещё пригнетает к тёмному покрывалу, но тупой обречённости уже нет, заклятье перебито потоком чистой силы; Вайесс застыла бесформенной грудой обугленной плоти, некромант слышит неистовый рёв остальных драконов и видит, как бессильно падает, переломившись прямо в воздухе, бронзовая Менгли, задетая одним из клинков шестирукого.
Теперь некроманта почти швыряет на Салладорца. Когтистая лапа рвёт тянущиеся зеленые щупальца, эвиалец отшатывается, всё ещё что-то бормоча, – Фесс разбирает слова заклятья, но поток высвобожденной мощи в клочья рвёт ещё не составившиеся чары.
Но трое слуг Эвенгара напирают, и даже Тёмная Шестёрка не в силах им противостоять. Крылатая бестия бросается на Сиррина, заключая его в кокон собственных крыльев; пробивая кожу и кости, наружу высовываются сотни острейших шипов, но уже поздно, слишком поздно – крылья расходятся, а на месте одного из Шести – лишь слабо курящаяся кучка пепла.
Новая волна силы.
Фесс едва подавляет неистовое желание броситься врукопашную. Нет, он не имеет права. Они не должны умереть напрасно!
Он поклялся защищать Эвиал. От самых разных напастей. Неупокоенные – самое меньшее из терзающих его зол. Есть и другие. Сущность. Теперь же – ещё и Спаситель. Я знаю, я вижу – Он здесь, и с ним сейчас схватилась Клара Хюммель.
Покончить со всеми. Силы, рвущиеся властвовать и повелевать, недостойны существования. Только те, кто охраняет баланс. Кто до последнего старается не вмешиваться.
«Торопись, некромант. Долго нам не продержаться».
Голос Уккарона бездушно-спокоен. Призраки не задыхаются, язык у них не заплетается от ужаса, они не забывают слова.
Фесс одним движением оказывается внутри Чёрной башни, нимало не удивившись, что врата словно бы раздвинулись, пропуская его новое, чудовищное тело.
– Теперь ты готов, – говорит карлик Глефа, словно ждавший тут некроманта всё это время.
– Теперь я готов, – отзывается Фесс прежним, человеческим голосом.
– Разрушитель осознал свой долг?
– Да. Жизнь есть исток Смерти и Смерть – исток Жизни. Нет никакого «бесконечного круга», что так любят философы.
– Ты прав, – кивает поури. – Бесконечный круг – есть замкнутость. Ограниченность. Тюрьма, если вдуматься. Смерть – есть освобождение от жизни, точно так же, как и Жизнь – есть освобождение от смерти. И то, и другое – начало нового. Никогда не повторяющегося. И те, кто стремятся заключить великое движение в тот самый «круг», были, есть и останутся злейшими врагами Упорядоченного. Не правящих в нём богов или иных сил – но всего сущего, всего, что есть, что отделено от Хаоса, что борется против всеобщего распада.
– Прекрасные слова. А теперь уйди, не мешай мне.
– Всё, всё, уже всё, – ухмыляется поури. – Хотя куда мне уйти, если я – с самого начала часть тебя?
Коготь громадной лапы высекает искры, прочерчивая прямо в камне ровную дугу. Засечка, другая – некромант быстро наносит символы небесных созвездий.
Что делать, когда часть мира поражена неизлечимой гнилью?
Только одно – выжечь небесным пламенем. Вышвырнуть прочь из Эвиала.
Любой ценой.
Принцип меньшего зла всё-таки не всегда неверен.
Там, среди бесчисленных звёзд, оставшуюся грязь можно сбросить в их полыхающие костры.
И самому рухнуть вместе с ними.
«Папа!»
Чёрные врата с грохотом захлопываются. Рысь-Аэсоннэ, в человеческом облике, оборванная и окровавленная, с бессильно повисшей правой рукою, привстаёт на цыпочки, одним движением нежной ладошки задвигает тяжеленный засов.
– Сейчас примутся за нас, – поясняет она, едва удерживаясь на ногах. – Прости, папа, я не смогла помочь.
Громадный зверь согласно кивает уродливой башкой. Когти продолжают свою работу.
Аэсоннэ мгновение вглядывается в переплетение линий, перехватывает саблю левой рукою, указывает остриём:
– Здесь, папа. Полуночные созвездия соединены только с утренними. Но не со своей противоположностью, невидимыми днём.
Разрушитель кивает. Драконица, конечно, совершенно права.
– Это не я, – смущённо признаётся Рыся. – Память крови – великая вещь…
Ворота Чёрной башни вздрагивают – в них словно ударили тараном, петли окутываются облачком каменной пыли.
Громадная лапа крепче сжимает исчезающе-крохотный шестигранник. Кровь струится по чешуе, но засов и петли больше не дрожат.
«Скорее, некромант».
Не бойся, Уккарон. Я не подведу.
Ещё немного, ещё совсем немного…
«Кэр Лаэда! Мы готовы».
Это уже Чаргос. Старый дракон называет Разрушителя его собственным, стремительно уходящим в небытиё именем.
Я тоже готов, друг мой.
До конца. До самой смерти и даже дальше.
– Иди сюда, дочка.
– Папа… – Кажется, она плачет.
– Ты боишься?
– Нет, – всхлипывает. – Вернее… немножко. Просто потому, что не знаю…
– А это и не надо знать. – Чёрная лапища всё плотнее и плотнее сжимает заветный шестигранник.
…А великая завеса Западной Тьмы уже не ползёт, не течёт – мчится на восток всесокрушающей лавиной. Ещё немного – и Она докатится до прóклятого острова.
СЕЙЧАС, НЕКРОМАНТ!
Сам знаю, Сущность. Отойди в сторону, не лезь под руку.
ПОНЯЛА. УХОЖУ. НЕНАДОЛГО.
«Друзья мои. Теперь!»
Разрушитель зажмуривается. Огромная лапа осторожно опускает чёрный шестигранник в самую середину вычерченной паутины – на пересечение хорд, связавших звёзды и подзвёздный мир в единую сеть.
Ударим вместе, дочь.
«Да, папа!» – она перекинулась. Аэсоннэ очень, очень трудно удерживаться в облике драконицы, но она держится.
Прости, милая моя, я знаю, это больно, неимоверно больно.
Сейчас.
– Не так быстро, некромант!
Знакомый глумливый голос Салладорца.
Зелёные, волосяно-тонкие щупальца просовываются в мельчайшие щели, впиваются в засов и петли, напрягаются – и прежде, чем Разрушитель или Аэсоннэ успевают повернуться, створки ворот Чёрной башни с грохотом рушатся.