– Ужинать будешь? – спросил Алексей, вылезая из-под теплого клетчатого пледа и шаря ногами по полу в поисках вечно убегающих тапочек.
– Не хочу, спасибо.
– Где же это тебя кормили? Ты разве не с работы?
Она уже давно перестала решать для себя задачку «врать – не врать», если речь шла о ее муже. Ответ был один: не врать. Лешка, во-первых, был знаком с Настей с пятнадцати лет, знал ее как облупленную и совершение не характерных для нее действий просекал мгновенно, тут же начиная подозревать что-нибудь нечистое. Во-вторых, он был действительно талантливым математиком, крупным ученым и обладал четким и свободным от эмоций мышлением, что позволяло ему без труда разоблачать ложь. И в-третьих, все, что произошло между Настей и Соловьевым много лет назад, было ему известно. Он мужественно перенес эту историю, но пережитые страдания и тот ужас, который он испытывал на протяжении почти полутора лет, ожидая, что вот-вот потеряет единственную женщину, которую любит, оставили в его душе след, который до сих пор не померк. При возникновении малейших подозрений он начинал бешено ревновать, внутри у него все кипело и болело от страха потерять непредсказуемую, непокорную и своевольную Анастасию – единственную женщину, которая вообще была ему нужна в этой жизни. Поэтому Настя знала твердо: поводов для ревности Алексею давать нельзя, иначе он сойдет с ума.
– Я была в гостях.
– В рабочее время? – Он удивленно посмотрел на нее. За Настей такого не водилось. Она никогда не занималась личными делами в рабочее время.
– Это нужно для работы. Лешик, я была у Соловьева.
Она могла не спрашивать, помнит ли муж, кто такой Владимир Александрович Соловьев. Она знала совершенно точно, что помнит.
– Вот как?
Он старался казаться спокойным, и Настя оценила это по достоинству.
– Он живет там, где мы ищем преступников. И мне нужен был повод, чтобы там появиться. Более того, мне нужен повод, чтобы появляться там постоянно, пока мы не разберемся с нашим делом, и для этого Соловьев подходит как нельзя лучше. У нас был роман, который ничем хорошим не закончился, но теперь он овдовел, и вполне естественно, что я попытаюсь восстановить отношения. Ты понимаешь?
– Да, конечно. Это действительно вполне естественно. Мне что, готовиться к разводу?
– Леша, ну как тебе не стыдно!
Она села рядом с ним на диван, обняла за шею, прижалась щекой к его плечу.
– Это работа, Лешенька. И больше ничего. Прошло столько лет, Соловьев давно перестал меня волновать. Я уже большая девочка. И я прошу тебя, не бери это в голову. Я могла бы скрывать от тебя, что снова вижусь с ним. Ты бы никогда и не узнал. Но я не вижу, почему бы не сказать тебе об этом. Соловьев не означает для меня сегодня ровно ничего. Пустое место. Владелец дома, где мне необходимо регулярно бывать.
Алексей молчал, тихонько поглаживая жену по голове.
– А он… Он знает, что твои визиты к нему – это просто работа?
Зрит прямо в корень. Настя поежилась, теснее прижимаясь к нему. Обмани такого попробуй. Себе дороже. Вообще-то, если бы Чистяков не был таким умным, она бы не вышла за него замуж.
– Нет, солнышко, он этого не знает.
– Значит, он воспринимает тебя именно как свою бывшую любовницу?
– Леша!
– Асенька, мы с тобой знакомы двадцать лет, и давай не будем морочить друг другу голову и выбирать выражения, когда обсуждаем важные вещи. Как ты объяснила Соловьеву свое появление?
– Так, как ты и думаешь. Сказала, мол, хочу убедиться, что полностью остыла к нему. У него сегодня день рождения. Воспользовалась поводом и приехала.
– И как, убедилась?
– Убедилась. Леша, перестань ты, ради бога, себя мучить. О том, что Соловьев для меня ничего не значит, я знала еще несколько лет назад. И мне совершенно не нужно было для этого ездить к нему домой. Но мне нужен был повод, который я могла бы ему предъявить.
– А ты не боишься, что теперь, когда у него нет жены, он может воспылать к тебе чувствами?
– Не боюсь. Если он не смог любить меня тогда, то и сейчас не сможет. Мировой опыт показывает, что наличие или отсутствие супругов в этом деле ровно никакой роли не играет. И потом, я не сказала тебе… Он инвалид. Калека. Передвигается в инвалидной коляске.
– Несчастный случай?
– Не знаю пока. Он не захотел это обсуждать, а я не стала настаивать. Но я это и без него узнаю, трудность невелика. Леш, давай забудем, а? Что ты из ерунды проблему делаешь? Ты спросил, почему я не хочу ужинать, я ответила, что была в гостях у Соловьева. Ну и все, и проехали. Я могла бы тебе сказать, что была в гостях у Тютькина или Хренкина, и ты спал бы спокойно. Не думай ты о Соловьеве. Я люблю тебя, и замуж я вышла за тебя, и жить до самой старости я собираюсь с тобой. Пойдем пить чай.
Она встала с дивана и потянула мужа за руку. Глядя на его взлохмаченную шевелюру, она невольно сравнивала Алексея с Соловьевым. Да, Володя, бесспорно, красивее. И взгляд у Лешки никогда не бывает таким теплым и чарующим. Его зеленовато-коричневые глаза могут смотреть серьезно, ехидно, насмешливо, с откровенной издевкой, с нежной заботой. Но того настоящего мужского взгляда, от которого опускаются руки и в голове мутится, у Чистякова не было. Может быть, поэтому Настя и любила его, своего рыжего гения математики. Больше всего она терпеть не могла самцов – мужчин, уверенных в том, что их сексуальная притягательность помогает властвовать над женщинами, подчинять их своей воле. Мужчин, уверенных в том, что предназначение женщины – испытывать оргазм и производить потомство и подчиняться она должна тому мужчине, который помогает или позволяет ей свое предназначение исполнять.
* * *
Гости давно ушли, а Соловьев все сидел в кабинете, отпустив Андрея наверх и сказав, что ляжет спать без его помощи. Визит Анастасии выбил его из колеи. То, что произошло много лет назад, было постыдным, и вспоминать об этом ему всегда было неприятно. А коль неприятно, так он и не вспоминал.
Он никогда не был бойцом, умеющим настаивать на том, что сам считал правильным и необходимым. Ему всегда легче было подчиниться обстоятельствам, чем пытаться подчинить их себе, своим желаниям и устремлениям. Пусть идет как идет. Пусть будет как есть. Как случилось – так случилось. Когда он понял, что дочка его научного руководителя влюблена в него до помрачения рассудка, ему было проще пойти навстречу обстоятельствам и закрутить с ней ненужный и тягостный для него роман, чем постепенно и деликатно переводить отношения на дружеские рельсы, стараясь не обидеть и не ранить молодую девушку. Он привык плыть по течению, а не сопротивляться.
Соловьев видел, как она страдала, и понимал, что своим поведением причинил ей боль, сначала заставив поверить, что тоже любит ее, а потом не сумев скрыть правду. Но осознание собственной вины было для него тягостным, и он предпочел не думать об этом. Не вспоминать. Забыть. И это ему вполне удалось.