И встать я не встаю, и спать не спится…
И так проходит ночь, и утро настает,
Все говорят: «Весна…» А дождь не устает –
Все продолжает литься! –
И я с тоской смотрю, как он идет…
Настя осторожно вылезла из-под одеяла, стараясь не потревожить сладко посапывающего мужа, нащупала ногами тапочки, накинула халат и вышла на кухню. Сердце колотилось как сумасшедшее, будто она только что пробежала стометровку. По лицу ее блуждала улыбка, глаза сияли. Если бы Алексей в этот момент проснулся и увидел свою жену, он очень удивился бы тому, что она в мгновение ока превратилась почти в красавицу, причем без всяких ухищрений и косметики. Но он крепко спал.
* * *
Она даже не предупредила Соловьева о своем приезде. Она вообще не звонила ему после того разговора с Селуяновым. Просто выпила утром две обычные свои чашки кофе, стакан апельсинового сока, съела гренки с сыром, взяла у Алексея машину и поехала в «Мечту».
Коттеджный городок, умытый ночным дождем и освещаемый ярким солнцем, сверкал как игрушечка. Грязные потеки, оставшиеся от растаявшего после зимы снега, исчезли, деревья в лесу покрылись густой сочной зеленью, и все вокруг было красочным и радостным. Дверь в дом Соловьева была открыта, в холле сидел уже знакомый Насте милиционер, держа в одной руке сигарету, в другой – книжку.
– Здравствуйте, – обрадованно сказал он. – Давно вас не было. В гости приехали?
– Скорее по делу, – ответила она. – Как у вас тут, спокойно?
– Спокойно. Посторонних не было. Скажите, а хозяин знает, что вы – сотрудник?
– Нет, не должен. А почему вы спросили?
– Он вами интересовался. Просил, чтобы я помог вас разыскать. Ну, я, как велели, морду ящиком сделал, якобы не понимаю и не знаю ничего. И сменщика моего он на это дело подбивал. Но майор Селуянов нас проинструктировал, так что вы не волнуйтесь. Вы надолго?
– Как получится. Если не разругаемся в первые же минуты, то часа на два, а то и больше. Вы хотите отъехать куда-то?
– Точно. Сил нет тут сидеть. Владимир Александрович, конечно, человек вежливый, к столу зовет каждый раз, но мне неудобно. Да и не положено. Я бы смотался поесть чего-нибудь горяченького, сигарет купить надо, газеты. Можно?
– Давайте. Только не больше двух часов, хорошо? И подождите на всякий случай минут пятнадцать. Если я за это время не уеду – можете быть свободны.
Соловьева она нашла в кабинете. Владимир сидел за компьютером и, судя по всему, правил собственный текст, так как никакого оригинала на иностранном языке Настя на столе не заметила. Он совсем не ожидал ее увидеть и в первое мгновение даже не справился с собой, вздрогнул и неловко дернул рукой, смахнув со стола несколько листков бумаги.
Настя наклонилась, подняла их, аккуратно сложила на стол, молча обняла Соловьева и поцеловала его в губы.
– Ну что, Соловьев, поговорим о пожаре? – спросила она, отходя от него и усаживаясь на маленький кабинетный диванчик.
– О пожаре? – изумленно повторил он. – О каком пожаре?
– О пожаре далеких дней. Или наш поцелуй был недостаточно долог?
Краска бросилась ему в лицо. Он медленно снял очки и стал тереть пальцами лоб и виски.
Наш поцелуй прощальный был так долог…
На улице среди глубокой ночи –
Пожар далеких дней.
– Ты догадалась, – тихо сказал он. – Впрочем, что ж удивляться, ты должна была догадаться. Может быть, ты вообще единственная, кто мог это заметить.
– Не преувеличивай, любой, кто этим интересуется или занимается профессионально, мог заметить. Другое дело, что такие люди не читают литературу, которую ты переводишь. Для них это слишком примитивно. А те, кто читает боевики и триллеры про ниндзя, якудзa и прочие страсти, вряд ли интересуются японской классической поэзией. Так что вероятность распознавания подделки была достаточно мала. Тебе просто не повезло со мной.
– Но ведь это не преступление.
– Конечно, нет, – успокоила его Настя. – Волноваться не о чем. При условии, что автор поставлен в известность. Поставлен?
– Да, он знает. Собственно, на этом все и построено. Он знает, что его тексты годятся только для употребления в качестве бумаги. Можно отнести в туалет, можно сдать в макулатуру. Он блестящий фантазер, придумщик и знаток специфики, но писать он не может вообще. Совсем не может. Словарный запас – как у десятилетнего ребенка. Этого не смог бы читать даже самый тупой потребитель. Зато он продает свои рукописи по баснословно низкой цене. Фактически даром отдает. Ты, вероятно, знаешь, что за границей цены не такие, как у нас. Там и жилье, и машины намного дешевле, и то, что по нашим меркам считается грошами, для них – очень приличные деньги.
– А ты, Володя? Ты-то зачем это делаешь? Тебе много платят за обработку?
– Прилично. На жизнь хватает. И потом, мне нравится. Ты же знаешь, я всегда был неплохим стилистом, а вот фантазия бедновата, придумать ничего интересного не могу.
Это была правда. Еще тогда, много лет назад, он пытался сочинять рассказы, но его тексты больше напоминали стихотворения в прозе. В них не было ни сюжета, ни характеров, ни конфликтов, ни интриги. Зато были образы, тонкие и необычные сравнения, изящно выстроенные, отточенные фразы, богатый и яркий язык. Соловьев пытался опубликовать свои опусы, но ему везде вежливо и доходчиво объясняли, что это написано непонятно в каком жанре. Не рассказ, не очерк, не новелла. Даже не эссе. Просто нечто художественное.
Когда в издательстве «Шерхан» ему показали рукопись японского автора, Соловьев пришел в ужас. Безграмотный текст, сплошь состоящий из «он сказал», «она подошла», «он ушел», «она взяла». Он сделал над собой усилие и дочитал рукопись до конца и только тогда понял, что за этим беспомощным лингвистическим лепетом скрывается захватывающий сюжет с головокружительными поворотами. Но все нужно было переписывать заново. Причем так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что автор японец, а не американец и не русский. Книге, написанной русским автором про японскую жизнь, цена невелика. Это давно известно.
– Я могу попробовать, – нерешительно сказал он Есипову тогда. – Правда, не уверен, что у меня получится. Но в таком виде это никуда не годится. Вы уже купили рукопись у автора или только взяли на ознакомление?
– Купили, – вздохнул присутствовавший при разговоре Гриша Автаев, коммерческий директор издательства. – Попробуйте, Володя. Жаль будет, если деньги пропадут.
И он попробовал. В рукописи было вполне достаточно экзотических деталей и подробностей, относящихся к японскому укладу и японской культуре, но для стилистики изложения необходимо было имитировать особый аромат, особый флер образов и оборотов. Соловьев пошел по пути заимствований из классической японской поэзии, и именно это придало выходящим из-под его пера романам непередаваемое очарование изысканности.