— А зачем он вам? — интересуется Август.
— Так, хочу ему кое-что шепнуть, больше незачем.
— О чем же?
— Чтобы он понял, во что влип.
— То есть?
— Позовите слоновода, тогда и скажу.
Август хватает меня за руку и выталкивает вперед.
— Вот. Вот мой слоновод. Выкладывайте, во что мы влипли.
Окинув меня взглядом, он заталкивает табак поглубже за щеку и продолжает разговор с Августом.
— Эта чертова зверюга — тупейшее животное на земле.
Август смотрит на него в остолбенении:
— Мне казалось, что это должен быть лучший слон. Эл говорил, что это лучший слон.
Человек фыркает и сплевывает в сторону слонихи струйку коричневой слюны.
— Как вы думаете, если это лучший слон, почему он остался последним? Полагаете, вы — единственный цирк, который подбирает крошки? Да вы вообще на три дня опоздали. Ну, удачи! — Он отворачивается, собираясь уйти.
— Постойте, — тут же окликает его Август. — Расскажите-ка подробней. Она с норовом?
— Не-а, просто тупая как пень.
— А откуда же она такая?
— Бродячий слон. Ее водил какой-то грязный поляк, который сдох в Либертивилле. Городские власти отдали ее почти задаром. Даже не торговались, ведь она ни черта не делала, только жрала.
Август бледнеет:
— Вы хотите сказать, что она даже не цирковая?
Человек перешагивает через веревку и уходит за слона. Возвращается он с дерёвянным шестом около трех футов в длину с четырехдюймовым железным крюком на конце.
— Вот вам крюк. Еще пригодится. Удачи! Что до меня, в жизни больше не подойду ни к одному слону! — Он снова сплевывает и уходит.
Август и Марлена таращатся ему вслед. Я оглядываюсь и замечаю, как слониха вытаскивает хобот из корыта с водой. Подняв его, она прицеливается и выстреливает в уходящего с такой силой, что шляпу у него с головы буквально смывает потоком воды.
Он останавливается. С головы и одежды струями стекает вода. Помедлив, он вытирает лицо, поднимает с земли шляпу, отвешивает изумленным рабочим поклон и удаляется.
Август пыхтит, сопит и краснеет, если не сказать пунцовеет. А потом резко уходит — должно быть, обсудить новости с Дядюшкой Элом.
Мы с Марленой обмениваемся взглядами и, не сказав друг другу ни слова, остаемся на месте.
Рабочие зверинца один за другим уходят, а животные, которых наконец накормили, устраиваются спать. Хорошо, что этот безнадежный день завершается с миром.
Наконец, мы с Марленой остаемся в зверинце одни и по очереди подносим корм к пытливому хоботу Рози. Когда странный резиновый палец на его конце выхватывает у меня из рук пучок сена, Марлена взвизгивает от радости. Рози покачивает головой и улыбается.
Обернувшись, я замечаю, что Марлена смотрит прямо на меня. В зверинце тихо, если не считать шуршания, посапывания и негромкого почавкивания. Снаружи, вдали, играет гармоника. Мелодия — какой-то вальсок — мне знакома, вот только названия не припомню.
И вдруг непонятно как — я ли тянусь к ней, она ли ко мне — она оказывается у меня в объятиях, и мы принимаемся вальсировать, приседать и подпрыгивать прямо перед низко натянутой веревкой. Кружась, я замечаю, что Рози подняла вверх хобот и улыбается.
Внезапно Марлена отстраняется.
Я замираю в растерянности, так и не опустив рук.
— Ох, — выдыхает Марлена, отчаянно краснея и отводя глаза. — Ага. Ну, вот. Пойдем подождем Августа, хорошо?
Я смотрю на нее долго-долго. Мне хочется ее поцеловать. До того хочется, как в жизни еще ничего не хотелось.
— Да, — отвечаю наконец я. — Да, пойдемте.
Час спустя Август возвращается. Вихрем ворвавшись в купе, он с грохотом захлопывает за собой дверь.
— Этот бестолковый сукин сын заплатил за этого бестолкового сукина слона две тысячи! — провозглашает он, швыряя шляпу в угол и срывая с себя пиджак. — Две тысячи зеленых, чтоб его! — Он падает на ближайший стул и прячет лицо в ладони.
Марлена достает бутылку виски, однако, взглянув на Августа, ставит на место и тянется к бутылке пива.
— И это еще не самое худшее, о нет, — продолжает Август, развязывая галстук и расстегивая воротничок. — Хотите знать, что он еще натворил? Хотите? А ну, угадайте!
Август смотрит на Марлену — та совершенно невозмутима. Она наливает в три бокала по доброй порции виски.
— Я сказал, угадайте! — рычит Август.
— Откуда же мне знать? — тихо отвечает Марлена, закупоривая бутылку виски.
— Он потратил остатки денег на вагон для этого проклятого слона!
Вдруг Марлена вся превращается во внимание.
— А разве он не нанял ни одного артиста?
— Еще как нанял.
— Но…
— Да. Именно, — обрывает ее Август.
Марлена протягивает ему стакан, жестом предлагает мне взять мой и садится.
Я отхлебываю и выжидаю, сколько могу.
— Послушайте, должно быть, вы оба понимаете, о чем говорите. Но я не понимаю ни черта. Может, объясните, что все это означает?
Август отдувается, откидывает со лба выбившуюся прядь волос и, склонившись, упирается локтями в колени. Подняв голову, он принимается сверлить меня взглядом.
— Это означает, Якоб, что мы наняли людей, которых нам некуда селить. Это означает, Якоб, что Дядюшка Эл конфисковал один из вагонов для рабочих и объявил спальным вагоном для артистов. А поскольку он нанял двух женщин, ему пришлось сделать там перегородку. Это означает, Якоб, что меньше дюжины артистов займут кучу места, а шестьдесят четыре рабочих будут спать под вагонами.
— Но это же просто нелепо! — восклицаю я. — Почему бы ему не подселить в вагон к рабочим всех, кому нужно пристанище?
— Это невозможно, — говорит Марлена.
— Но почему?
— Потому что нельзя смешивать рабочих и артистов.
— Как нас с Кинко?
— Ха! — фыркает Август и с кривой ухмылкой выпрямляется на стуле. — Ну-ка расскажи нам — страсть как интересно! Как там у вас дела? — Он вскидывает голову и улыбается.
— Марлена делает глубокий вдох и закидывает ногу на ногу. Миг спустя красная кожаная туфелька начинает раскачиваться туда-сюда.
— Я залпом выпиваю виски и ухожу.
Виски оказалось многовато, и, пока я шел к своему вагону, выпивка ударила в голову Но, по всему судя, не я один под мухой — после заключения «сделки» «Самый великолепный на земле цирк Братьев Бензини» в полном составе выпускает пары. Тут и там попадаются разнообразные сборища, начиная от праздничных танцулек под джаз и взрывы хохота и заканчивая беспорядочными группками оборванцев, толпящихся в отдалении от поезда и передающих по кругу крепкие напитки. Я замечаю Верблюда, приветствующего меня взмахом руки, прежде чем передать дальше жестянку с разведенным сухим спиртом «Стерно».