Оливия вздрогнула, осуждая себя за подобный эгоизм. Если бедный старик болен, тогда единственное, на что она может надеяться, — это на то, что он почувствует себя лучше, подержав на руках своего маленького внука.
Я смогу защититься от Пьетро, сказала она себе твердо, обязательно смогу! И в один прекрасный день заставлю его выслушать мою версию случившегося, хоть он и дал ясно понять, что не желает говорить на эту тему. При встрече же с Никколо я не сделаю и не скажу ничего, что могло бы расстроить или утомить пожилого человека. Ни в коем случае!
На глаза Оливии навернулись слезы сочувствия. Она быстро сморгнула их и заставила себя перенести беспокойного Теда через порог — в самую красивую из когда-либо виденных ею спален.
Осмотревшись, молодая женщина увидела свой багаж, выглядевший еще невзрачнее на фоне пугающего богатства. Он был свален в кучу у кровати под балдахином из прекрасных, фантастически тонких кремовых портьер.
Бормоча что-то утешительное ребенку и придерживая его левой рукой, Оливия отыскала в сумке подстилку для пеленания и подгузники. Ненужные в тот момент вещи она небрежно разбрасывала по пушистому голубому ковру, пока не заметила посреди устроенной ею свалки пару блестящих черных туфель.
Подняв глаза, она увидела над черными туфлями ноги в толстых чулках, чистенький серый халат, воротник которого обнажал полную шею и веселое круглое лицо, увенчанное тронутыми сединой черными вьющимися волосами.
— Марина? — спросила Оливия и, глубоко вдохнув, попыталась угадать, кто перед нею — друг или враг?
— Я постучала, но вы не услышали.
Ничего удивительного, если принять во внимание шум, поднятый Тедом, подумала Оливия, настороженно осматривая пожилую женщину. И моментально успокоилось, когда Марина широко улыбнулась и произнесла:
— Какой красавчик! Чего это мы расшумелись, маленький? Могу я подержать его? — Оливия кивнула, Марина взяла на руки Теда и закудахтала над ним: — Люди говорят, будто все новорожденные выглядят одинаково, но это неправда. Наш малютка — вылитый отец, уж мне ли не знать? Я нянчила Франко со дня рождения до пяти лет, когда мать увезла его в Англию. Конечно, каникулы он проводил с отцом здесь, синьор Никколо настоял на этом. Не устроить ли нам крошку поудобнее? Пойдемте в детскую, у нас все готово.
Подхватив необходимые вещи, Оливия последовала за Мариной через одну из двух внутренних дверей в светлую и просторную детскую комнату, интерьер которой явно был спроектирован дизайнером. Притом дорогим дизайнером.
— Я должна приготовить рожок. — Оливия прервала объяснения пожилой женщины, обеспокоенная тем, что режим кормления Тедди давно нарушен. Ответом ей был удивленный взгляд мгновенно замолчавшей няни.
Что промелькнуло в ее темных глазах — осуждение или разочарование, Оливия не поняла, но в тот момент ее это не интересовало. Она чуть ли не бегом пересекла комнату к указанной Мариной нише, оборудованной раковиной из нержавеющей стали, электрическим чайником и стерилизатором. Кто-то подумал обо всем.
— Мы не знали, кормят ли ребенка грудью или искусственно. — Тон Марины стал определенно веселее. — Пока вы заняты, я перепеленаю крошку, ладно?
Подавив в себе импульс материнского собственнического инстинкта, Оливия шепотом поблагодарила ее. Пока закипал чайник, она печально и доверительно сообщила:
— Я так хотела кормить его грудью, но подцепила грипп. В родильном отделении запоздали с карантином. Кто бы знал, что я пережила! — Она вспомнила не только боль в переполненных молоком грудях и жестокую лихорадку, что само по себе было немало, но и страшное ощущение того, что кормлением в таком состоянии может навредить новорожденному. — Когда же я поправилась...
От этих воспоминаний в серых глазах заблестели слезы. Мать была права, постоянно твердя, что ее дочь чрезмерно слезлива. Оливия даже сердито засопела, сожалея о своей излишней эмоциональности.
Тем временем бутылочка со смесью охладилась под струей воды. Оливия уселась на специальный стул для кормления, а Марина удобно устроилась на широкой скамейке у окна и сказала ей сердечным тоном:
— Не нужно винить себя. Такое случается нередко. Вы — хорошая мать. Плохих я тоже повидала достаточно, так что могу отличить одних от других. А вы, я вижу, делаете все возможное для вашего сыночка.
Оливия удовлетворенно улыбнулась. Впервые за много дней кто-то сказал ей добрые слова! То, как Марина произнесла «вашего сыночка» вместо подавлявшего ее выражения Пьетро «сына Франко», согрело ее сердце. Она окончательно убедилась, что итальянка на ее стороне, когда та с явным удовлетворением заявила:
— Хорошо, что по прошествии стольких лет в доме снова появился ребенок. Мать Франко, я уже говорила вам, увезла его отсюда, когда бедному малышу едва исполнилось пять лет. Ее звали мисс Дейзи, она была гувернанткой и учила Пьетро английскому языку. А потом стала вешаться на шею синьору Мазини, и вскоре они поженились. После рождения Франко синьора настояла на том, чтобы Пьетро отослали в интернат. А ему было всего-то шесть лет!
Значит, сейчас ему тридцать два, мысленно подсчитала Оливия.
— Она хотела, чтобы ее сын стал самым главным ребенком в доме, — догадалась Оливия. И ее сердце сжалось от сочувствия к бедному маленькому изгнаннику.
— Ну, конечно! — Круглое лицо Марины сморщилось в явном неодобрении. — Но у нее не хватало времени ни для своего чада, ни для мужа — она только тратила его деньги и флиртовала с другими мужчинами. Разведясь, синьора вернулась в Англию, прихватив с собой то, чего добивалась, а именно жирный кусок семейного пирога Мазини. Уверена, она уехала бы без маленького Франко, но отец сам настоял на этом, считая, что ребенок нуждается в матери. — Марина тяжело вздохнула. — Бедный Франко мог бы найти жену получше, чем София, если бы не следовал примеру своей эгоистичной мамаши. Его брак продлился бы недолго, если б даже он не встретил вас. Да вы и сами все прекрасно знаете. Такая трагедия, — глаза Марины наполнились слезами, и Оливия едва не прослезилась за компанию, — что он погиб прежде, чем стал вашим мужем. Вы, должно быть, очень любили друг друга. Хочу, чтобы вы знали, — Марина даже засопела от переполнявших ее эмоций, — я всегда буду на вашей стороне, что бы там ни думала семья.
О небо! Оливия смахнула слезы.
— Благодарю вас, Марина. Я вам очень признательна за добрые слова. — Эта чудесная старая няня явно души не чаяла во Франко. Разве можно сказать ей, что ее обожаемый воспитанник никогда не любил будущую мать своего сына и лгал на каждом шагу? В желании сменить заведомо неприятную тему, она спросила первое, что пришло ей в голову:
— А что случилось с матерью Пьетро? И еще: малыш очень расстроился, когда его оторвали от дома и послали в интернат?
Это ведь вполне естественно — перевести разговор на другую тему. Она надеялась, в данном случае Марина подумает, что ее выводит из душевного равновесия разговор о погибшем отце Тедди. А ей, как ни странно, действительно интереснее было бы побольше узнать о Пьетро.