Они молча выпили, и Чигорин, завинтив бутылку, спрятал ее обратно в сейф. Затем, отхлебнув из чашки изрядно остывший кофе, он обратился к Ватутину:
– Слушай, а ты нашего шефа давно знаешь?
– С 98-го года, – не задумываясь, ответил Ватутин.
– Давно, – покачал головой Вадим. – Мы с ним только в 2000-м познакомились. – И тут же снова вскинул взгляд на Ватутина. – А вы где познакомились?
– Здесь, в Москве. На одной операции.
– Расскажи, – не унимался Чигорин.
Но Ватутин отрицательно покачал головой:
– В другой раз.
Воспоминания о погибшем в Грозном товарище, в смерти которого Александр чувствовал свою вину, вновь вскрыли так и не зажившую рану в его душе.
12 мая – вторник 14.05
Стоя в задних рядах траурной процессии, Алексей Бельков наблюдал, как очередной друг или знакомый покойного академика Корчагина произносит свою прощальную речь. Вокруг – слева, справа и впереди толпились многочисленные коллеги, ученики и просто друзья Корчагина. Бельков никак не ожидал, что прощальная панихида окажется столь многолюдной. Никого из присутствующих, кроме Ирины, стоящей возле свежевырытых могил, да вездесущего полковника Егорова, Алексей не знал, и это было плохо, так как некому было задать интересующие его вопросы.
Выступающего сменил другой человек, худощавый, спортивно сложенный, хотя уже и немолодой, мужчина с короткой приметной бородкой. Темный галстук с явно перетянутым узлом смотрелся на нем откровенно чужеродно. Чем-то, скорее всего решительным, твердым взглядом, он напоминал полковника Егорова. Хотя Алексей готов был биться об заклад, что этот человек не из госбезопасности. Поджарый мужчина встал перед гробом с телом Корчагина, взглянул на Ирину и сочувствующе кивнул ей. Так делали многие, но только ему Ирина ответила кивком благодарности. «Она знает его!» – сообразил Бельков.
– С Константином Александровичем судьба свела меня двадцать пять лет назад, – начал тот. – И я благодарен ей за то, что свои лучшие годы я проработал бок о бок с этим человеком. Я никогда не относился к Константину Александровичу, как к начальнику, хотя почти десять лет проработал в его КБ. Он стал для меня гораздо большим. Он стал Учителем. Учителем, как в науке, так и в жизни...
Слова незнакомца заинтриговали Белькова, и, наконец решившись, он обратился к своему соседу:
– Кто это сейчас говорит?
– Профессор Лобанов, – ответил сосед, невзрачный плешивый мужичонка в длинном не по росту пиджаке, и при этом взглянул на Алексея так, что он сразу понял: задать такой вопрос мог только абсолютно несведущий ни в ядерной физике, ни в жизни Корчагина человек.
– А! Тот, с которым Константин Александрович работал в Сарове? – попробовал реабилитироваться в глазах соседа Бельков, но это не помогло.
– Именно, – произнес коротышка, отвернувшись к Лобанову.
Выступление Лобанова резко отличалось по тону от речей функционеров НИИ высоких энергий, где последние годы трудился Корчагин. Если те в основном перечисляли научные заслуги погибшего академика, то Лобанов говорил о Корчагине именно как о человеке, дружбой с которым он дорожил и смерть которого воспринял как личное горе. Сказав прощальные слова, Лобанов занял место в первых рядах, где расположились наиболее близкие к Корчагину люди, и до самого конца прощальной церемонии простоял с низко опущенной головой. Он очнулся от своего оцепенения только тогда, когда гробы с телами Корчагина и членов его семьи опустили в могилы и провожающие стали по очереди бросать на них комья земли. Лобанов тоже бросил в каждую могилу по горсти земли и с каменным лицом отошел в сторону.
После похорон должен был состояться прощальный банкет в столовой института. Алексей подошел к Ирине. Егорова наконец-то рядом не оказалось – сразу после похорон он уехал на своей «Шкоде».
– Вот и говорили о Константине Александровиче хорошо, а фразы какие-то казенные, не настоящие. Только один Лобанов и говорил искренне.
Ирина вскинула на Белькова изумленный взгляд:
– Разве ты с ним знаком?
Алексей покачал головой:
– Нет. Просто Константин Александрович несколько раз говорил о нем как о своем ученике.
– Да, у папы было много учеников, – задумчиво произнесла Ирина. – Но, пожалуй, только с Николаем Иосифовичем он был по-настоящему дружен. Когда мы жили в Сарове, Николай Иосифович часто приходил к нам домой. Мне было лет пять, но я хорошо помню, как он однажды принес подстреленных на охоте уток, – Ирина грустно улыбнулась. – Он ведь заядлый турист и охотник, настоящий романтик шестидесятых. Он и папу постоянно зазывал с собой. Только папа охоте предпочитал рыбалку. Всегда говорил, что на берегу с удочкой он отдыхает душой...
Заговорив о погибшем отце, Ирина всхлипнула. Алексей поспешно обнял ее за плечи и умело увел разговор с тяжелой для нее темы.
Почти всю дорогу, когда ехали с кладбища обратно в институт, Ирина молчала. Да и на банкете долго не задержалась: сказала, что хочет побыть одна, и попросила отвезти ее домой.
– Извини. Я сейчас в таком состоянии, что совсем не могу вести машину. Да и выпил крепко, – признался Алексей. – Давай я поймаю для тебя такси, – предложил он, решительно встав из-за стола.
По счастью, в этот момент рядом проходил кто-то из организаторов поминок. Услышав их разговор, он тут же предложил свои услуги:
– Ирина Константиновна, не беспокойтесь. Вас отвезет наша институтская машина. Я сейчас же дам указание шоферу.
Помощь институтского функционера пришлась как нельзя кстати. Сдав Ирину на его попечение, Бельков подсел к Лобанову. Тот сидел в гордом одиночестве в конце стола и механически жевал капустный салат. Заметив стоящую возле его тарелки пустую стопку, Алексей наполнил ее водкой, тут же налил себе и, подняв свою рюмку, доверительно сказал:
– Вижу: вы здесь один из немногих, для кого смерть Константина Александровича настоящее горе. Помянем его.
Лобанов резко обернулся. По его порозовевшему лицу и помутневшим глазам Алексей понял, что профессор выпил уже изрядно. Однако мыслил он вполне трезво.
– А для вас? – Лобанов смерил Алексея хмурым взглядом. – Что могло связывать Константина Александровича и вас? Только не говорите, что вы тоже были его учеником.
– Не скажу. Но смерть Константина Александровича и его дочери для меня действительно горе. Страшное горе. Ведь я любил Ольгу.
Прежде хмурое лицо Лобанова сразу стало болезненно грустным. Он удрученно покачал головой и молча выпил наполненную стопку. Алексей тут же наполнил ее снова.
– Я, к сожалению, не успел узнать Константина Александровича так же близко и хорошо, как вы. Но, судя по его замечательной дочери, он был прекрасным человеком.