Все в единой цветовой гамме и едином стиле, профессиональным взглядом отметила Одри. Красиво, удобно, функционально… Но чего-то не хватает. Беспорядка, что ли… Яркого пятна, способного оживить торжественно-дорогую обстановку торжественно-дорогого отеля.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — предложил Жюльен. Голос его слегка дрожал, словно он нервничал.

— Жюль, ты решил меня напоить? — Одри удивленно и чуть иронично посмотрела на собеседника. — Шампанское на фуршете, вино в ресторане… Пожалуй, мне на сегодня достаточно. Правда, я бы не отказалась от чашечки кофе. Но только после того, как приму ванну. День был длинным.

— Хорошо. — Жюль кивнул, довольный ее рассудительностью. — Ванная в твоем полном распоряжении.

Одри с наслаждением погрузилась в теплую воду с душистой пеной. Она смывала с себя все тревоги, всю усталость этого богатого впечатлениями и событиями дня. Вдоволь наплескавшись, она выбралась из воды, растерлась пушистым полотенцем и расчесала волосы перед большим зеркалом.

Выходя из ванной в белом махровом купальном халате, Одри окликнула Жюля:

— Я ошибаюсь, или кто-то обещал мне кофе?

Жюль взглянул на нее, отчего-то вздрогнул и заторопился:

— Да-да, конечно. — Он придвинул к себе телефонный аппарат и начал набирать номер. — Тебе какой?

— Глясе. С мороженым.

Жюльен сделал заказ и отправился в ванную, оставив Одри дожидаться, когда принесут кофе. Она от нечего делать стала просматривать газеты в гостиной и нашла тот материал, который сегодня пытался ей продемонстрировать перед началом церемонии Жюль.

Теперь, в спокойной обстановке, она еще раз внимательно прочитала заметку и порадовалась теплым словам, которые написал о ней обозреватель.

Ночной портье принес кофе с шапкой мягкого мороженого, и Одри с удовольствием принялась за лакомство.

Жюль вышел из душа в таком же махровом халате.

— Будешь ложиться? — Одри поднялась с дивана. — Тогда давай посмотрим, из чего тебе свить гнездышко. Но вообще-то мне неловко выгонять тебя из твоей спальни. Может быть, я лягу на диване?

— Вот еще, не выдумывай, — возразил Жюль. — Я не могу позволить женщине ютиться на диване. Ложись и не переживай за меня.

Одри прошла в бордово-золотой будуар, сняла со своей кровати пушистое покрывало и одну из подушек. Жюль отнес их в гостиную, бросил на диван и сообщил:

— Королевское ложе. Я здесь отлично высплюсь. Ты мне еще завидовать будешь.

— Ну как скажешь, — улыбнулась Одри. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Жюль хотел было подойти и поцеловать ее перед сном, но понял, что тогда не выпустит ее из своих объятий до утра, и поспешил ретироваться.

8

Когда дверь, разделяющая их комнаты, закрылась, Одри скинула халат, опустилась на мягкую постель и вздохнула. Несмотря на насыщенность дня, сна не было ни в одном глазу. Наверное, зря она пила на ночь кофе…

Впрочем, Одри прекрасно понимала, что дело не только в этом.

В соседней комнате спал Жюль. Она почти физически ощущала его присутствие даже через стену. А если бы она не заняла его спальню, он провел бы ночь на этой самой кровати. Этой простыни могло касаться его горячее тело, по этой подушке разметались бы его густые черные волосы…

Сегодня случилось нечто особенное. И речь идет не о том триумфе, что она одержала. Речь идет об удивительном поведении Жюля. О том, как он смотрел на нее, что он говорил ей. О том, что Жюль не отшатнулся тогда, на пляже. Он обнял ее, и все было почти как в ее мечтах…

Но что-то все же стояло между ними. Что-то, что помешало им и дальше идти навстречу друг другу. Что-то, что остановило Жюля. Возможно, это был его страх.

Страх полюбить и испытать боль — или не полюбить и причинить боль. После сегодняшнего разговора в такси она понимала это. Если раньше она была для него ребенком, глупой девчонкой, за которой нужен глаз да глаз, то теперь он явно видел в ней взрослую привлекательную женщину. Это читалось в его восхищенных глазах.

Одри не знала, что делать.

До сих пор она была недостаточно хороша для него. Теперь, очевидно, слишком хороша. Женщина, которая может заставить его сердце дрогнуть — ведь она видела нежность в его глазах, ощущала трепет его пальцев на своих плечах. А этого он страшился и избегал.

Одри попыталась отвлечься от раздумий. Она достала из сумочки книгу, которую взяла почитать в дорогу, поставила рядом с подушкой вазу с фруктами и принялась есть персик, перелистывая страницы. Но ей никак не удавалось сосредоточиться на написанном.

Когда дверь, разделяющая их комнаты, закрылась, Жюльен скинул халат, опустился на диван и вздохнул. Несмотря на насыщенность прошедшего дня, сна не было ни в одном глазу. Наверное, надо было принять расслабляющую ванну вместо прохладного душа.

Впрочем, Жюль прекрасно понимал, что дело не в этом.

В соседней комнате спала Одри. Он почти физически ощущал ее присутствие даже через стену. Если бы он проявил чуть больше настойчивости, они провели бы эту ночь вместе. Ее горячее тело могло прижиматься к нему, а ее длинные шелковистые волосы разметались бы по его плечу… когда она задремала бы в его объятиях после того, как они закончили заниматься любовью.

Сегодня случилось нечто особенное. Он посмотрел на нее новыми глазами. Он и раньше отмечал, какой она стала красивой и соблазнительной, но лишь сейчас начал ощущать настоящий трепет при приближении Одри и даже при одном взгляде на нее. Но это не было обычным влечением мужчины к женщине. Жюль с удивлением понял, что испытывает не просто физическую потребность, но сложную гамму чувств.

Здесь были нежность, восхищение, ревность к чужим взглядам, потребность в ее присутствии, тревога за нее и страх ее потерять. Он вздрогнул, понимая, что случилось то, чего он тщательно избегал.

Он не решался, запрещал себе называть это словом любовь, но он ощущал, что привязан к этой хрупкой девочке, преисполнившейся женственности. Несмотря на весь его жизненный опыт и внутреннюю силу, она взяла над ним верх.

Это не должно было произойти. Он так долго берег свое сердце от ненужных волнений, и вот…

Сегодня на пляже, когда она коснулась щекой его лица, он понял, что пропал. Вместо обычного животного, необузданного желания, горячей волны, пробежавшей по животу, он почувствовал, как сжалось сердце. Хотелось покрывать ее шелковистую кожу трепетными поцелуями, хотелось не брать, а дарить тепло, ласку, нежность, быть терпеливым и неторопливым. Не сжигать ее в огне страсти, оставляя пепел, но танцевать искусный танец любви, рождающий подлинную близость и единение.

Это был дурной знак. Конец свободы, крушение его с таким трудом возведенной брони.

Он все еще сопротивлялся этому влечению. Он все еще надеялся, что утро вечера мудренее, что с рассветом рассеется туман колдовского наваждения и он снова посмотрит на Одри отчужденно-трезвым взглядом, как смотрел все эти годы.