Было решено, что честь осуществления взрыва будет предоставлена отцу Пэту. Однако отцу Пэту не сказали, что Маунтбеттена будут сопровождать старушка восьмидесяти трех лет и трое детей: четырнадцатилетние мальчики-близнецы и ирландский юноша пятнадцати лет, работавший на яхте.
Операция прошла строго по плану, отец Пэт подорвал бомбу точно в назначенное время. Один из близнецов был убит наповал, другой на всю жизнь остался калекой, престарелая баронесса умерла некоторое время спустя от ужасных ран. Лорд Луи взрывом был сметен в море, где и утонул, не приходя в сознание.
Но смерть ирландского юноши причинила отцу Пэту самое глубокое горе, когда он узнал всю правду о том, что сделал, а вскоре вслед за этой терзающей сознание печалью пришли чувства скорби и вины за свои действия в тот прекрасный, яркий день.
Томаса Макмагона арестовали при попытке ускользнуть обратно через границу, но он, хотя и был осужден за убийство, так и не выдал имен своих товарищей по заговору.
В конце концов у отца Пэта наступило полное психическое расстройство. Чувство вины привело священника к самой грани безумия, поскольку он столкнулся со злом внутри своей собственной души. Это повлекло его по дороге в ад, а затем ушло, предоставив ему самому найти путь обратно.
Он не вполне понимал, почему теперь стыд должен был править его расположением духа и всеми действиями, потому что в прошлом он помогал террористической организации во всех видах злодеяний. Но эти убийства никогда не касались детей, особенно ирландских детей. Мысли об ужасающей смерти мальчика мучили его и во сне, и в часы бодрствования. Сейчас он горевал даже о Маунтбеттене, семидесятидевятилетнем старике, отправившемся в приятный день на рыбалку со своей семьей. Какая слава могла быть в убийстве таких людей, как они?
Наконец он больше не мог переносить свою вину и испросил аудиенции у своего архиепископа и признался ему в преступлениях против врага, которого уже не мог ненавидеть.
Архиепископ, естественно, рассмотрел предмет самым серьезным образом, но приказал священнику молчать о его связи с террористами. Он также предписал ему покаяние, но только в уединении его дома, а не в приходской церкви перед верной паствой. Тем временем архиепископ проконсультируется с Ватиканом, чтобы определить порядок действий. До тех пор священник должен был сохранять молчание.
Через месяц все было решено, и священника известили о его наказании. Отец О’Коннор будет сослан в секретное место в Шотландии. Его прихожанам следовало сказать, что он в короткий срок принял пост в Южной Америке.
И вышло так, что тридцать с лишним лет спустя Тихоня Пэт, ранее известный как отец Патрик О’Коннор, оказался сидящим в замке Комрек у подножия большой лестницы, устланной красным ковром. Это стало рутиной, которая вселяла онемение в его душу и тихо подавляла в нем чувство вины, хотя никогда не избавляла от него полностью.
Вплоть до недавнего времени.
Пока странная, гнетущая атмосфера не начала опускаться на замок. Или, может, этот необычный гнет восходил, поднимался из глубин самого ада.
Ранее в тот же день он наблюдал, как из охранников собрали целое подразделение и сообщили им о диких кошках, недавно зачумивших лесные угодья Комрека. Он был и свидетелем ужасного инцидента с личинками и мухами в обеденном зале.
Потом этот Твигг. Что-то дурное присутствовало в этом человеке, Тихоня Пэт нутром это чуял.
А раньше этот охотник за привидениями, Дэвид Эш, сбежавший по лестнице и ворвавшийся в кабинет директора. Потом ушел, по-прежнему с мрачным лицом и с горящими от ярости глазами.
Однако уязвленное виной сознание Пэта беспокоил кое-кто еще – собственно говоря, два человека, тревожившие его в течение последних нескольких месяцев. Пэт многое о них знал, потому что, хотя сам не очень-то умел говорить, был прекрасным слушателем. С наблюдательной точки своего личного чистилища в этом огромном фойе он становился свидетелем всех приходов и уходов. А недавно он наблюдал, как ухудшается в замке совокупное настроение. Ему казалось, что все здесь, как гости, так и сотрудники, день ото дня становятся все более испуганными. И он полагал, что знает почему.
Дэвид Эш тоже увидел слабый желтый оттенок у неба за пределами замка и почувствовал его гнет.
Это могло быть дымкой, гонимой с моря, но не было ни ветерка, чтобы нести ее в глубь суши. Это не было и морской дымкой: это было загрязнением самого воздуха. И каким-то образом оно задержалось также и внутри замка, так что самые яркие цвета интерьера приглушались и притуплялись. Ткань штор и обивка светились менее ярко, как и великолепные гобелены, изображающие древние битвы и сцены охоты, чьи цвета теперь сделались пресными.
С каждой минутой Эш беспокоился все больше. Инстинкт подсказывал ему, что назревает некое бедствие, которое проявится скорее раньше, чем позже. Если Хельстрем решил не обращать внимания на его предупреждение, то так тому и быть, однако парапсихологу не хотелось оставаться рядом и стать свидетелем всего, что произойдет. Но он не покинул бы замок без Дельфины, и была еще одна вещь, которую ему надо было проверить в первую очередь.
Он думал о своем испорченном оборудовании. Либо духи были полны решимости уничтожить любые доказательства своего присутствия, либо кто-то, какой-то человек, не хотел, чтобы ему удалось определить, что же именно преследует Комрек.
Теперь его работа здесь казалась бесполезной, возможно, даже завершенной. Он предупредил Хельстрема, а Хельстрем отказался действовать. Эш сделал все, что мог. Теперь он хотел только одного – оказаться как можно дальше от Комрека.
Желтизна неба снаружи усилилась. Тени внутри замка становились гуще и длиннее, в старинном здании неуклонно укоренялся мрак.
Он не хотел оставаться здесь, когда наступит ночь.
* * *
Сначала он тихонько постучал в дверь комнаты Дельфины. Не дождавшись ответа, постучал настойчивее. Наконец повернул ручку и вошел.
Комната была пуста.
Из-за непрекращавшейся суеты гостям, напичканным седативными средствами, велели не покидать своих комнат, в результате чего в залах и коридорах стояла жуткая тишина. Но это не означало, что никому не потребуется врачебный уход. Возможно, он найдет ответ у нее в кабинете.
Выскочив из комнаты, Эш пустился по коридору, ведущему к огромной лестнице. Он вздрогнул, проходя мимо разрушенной шахты лифта, где внешнюю дверь крест-накрест перегораживали две желтых предупреждающих ленты, чтобы никто ее не открыл. Миновав лишь одного вооруженного охранника, Эш стал спускаться по застеленной темно-красным ковром лестнице, перешагивая через две ступеньки за раз.
При звуке его приглушенных шагов старый седой охранник, сидевший на своем обычном месте у подножия лестницы, посмотрел вокруг и бросил на парапсихолога слегка подозрительный взгляд.
Эш остановился и резко спросил у него: