– Лорд Эдгар, можете вы сказать мне, кто такой Малыш? – сказал Эш.
Олег Ринсинский лежал с закрытыми глазами на голубом BEMER-матрасе [64] , и на его грубом, жестоком лице с тяжелыми веками и густыми черными бровями, сросшимися на переносице, играла широкая улыбка, открывая на обозрение меж толстыми губами пожелтевшие остатки зубов. Изредка пошкрябывая свой мощный, заросший щетиной подбородок, он являл собой образ типичного негодяя, одного из тех, с кем постоянно боролся агент 007. Его герой в бондиане всегда имел тенденцию быть главным злодеем фильма. Досадно, что в последних историях про Джеймса Бонда больше не было таких примитивных и тупых отрицательных героев. Почему бы им не отойти от привычного сюжета и не снять фильм, в котором плохой парень, мечтавший править миром, побеждал! Вот тогда бы он им поаплодировал.
А девушки? Куда подевались все эти Ингрид Питт, настоящие женщины, которые не только были резвы в постели, но и всегда могли удовлетворить потребность плохих парней в насилии? Где-то должен быть храм Ингрид Питт, где бы можно было возложить цветы и помолиться за нее. Будь у него кто-то, вроде Ингрид, с которой можно смотреть фильмы, и он был бы счастлив. Потому что она была настоящей женщиной, особенно в фильмах про вампиров, в которых была безумно хороша.
На синем магнитном матрасе, который должен был вылечить все его болезни, одинокий и обнаженный, он улыбался, мечтая о прекрасной Ингрид.
Сверхтонкие нити начинали слегка вибрировать, чем раздражали его. Согласно правилам, регулировать интенсивность должна была медсестра, но он так часто пытался залезть к каждой из них в трусики, что все они отказывались оставаться с ним в комнате после включения прибора.
Ринсинский заставил свое обнаженное волосатое тело расслабиться на узкой кровати с исцеляющим матрасом. Матрасы потоньше и меньших размеров, плотно привязанные ремнями к груди и животу, ограничивали движения. Вскоре он почувствовал нежное покалывание по всему своему зверскому телу.
Когда он впервые попробовал это устройство, врач сказал ему, что магнитная терапия хороша для стрессов и заболеваний кожи, а также для таких болезней, как артрит, астма, подагра, остеопороз, бесплодие, рассеянный склероз и шум в ушах, которые он себе приписывал.
Но сегодня ему пришлось настаивать на получении процедуры. Он был уверен, что она также обладает успокаивающим эффектом. А это было ему действительно необходимо, особенно после драматических событий накануне вечером в обеденном зале. Всем гостям сегодня было приказано оставаться в своих апартаментах, но Ринсинский был не из тех, кто выполняет приказы. Они наконец уступили, и одна из медсестер включила для него аппарат.
Через некоторое время он, мечтая об Ингрид, начал дремать – пока покалывание не стало слишком интенсивным, а потом не начало причинять довольно сильный дискомфорт.
Кричать медсестрам, казалось, не имело смысла – они, скорее всего, забились в свои кабинки с открытой планировкой, подумал он. Тем не менее, они должны были услышать его даже через закрытую дверь. Теряя терпение, Ринсинский пытался пошевелиться, изогнуть свое волосатое тело так, чтобы ослабить ремни, которые теперь казались затянутыми туже, чем когда их застегивали, – они как будто укоротились и стали жесткими, словно металлические скобы. Сначала он почувствовал боль в большом пальце левой ноги, который страдал от подагры. Боль усилилась. Затем стало происходить что-то странное: большой палец правой ноги начала прокалывать такая же сильная боль. А на его крики так никто и не отвечал.
Он боролся с ремнями, но от этого они только затягивались все туже. И вдруг запахло паленым. Он поднял голову с подушки и посмотрел на свое коренастое тело. Хотя ему трудно было увидеть что-то дальше своей бочкообразной груди и маленького матраса, который на ней лежал, он все же смог разглядеть верхний край правой ступни. Кожа на ней тлела. Он посмотрел на левую ступню и увидел, что та тоже начинала тлеть: над ней поднималась тонкая струйка черного дыма.
На этот раз он взревел на русском, затем на ломаном английском, но все равно никто не пришел ему на помощь.
Он мотал головой из стороны в сторону, отчаянно пытаясь освободить свое тело, вытащить свои толстые ноги, но не мог сдвинуться с места, как будто на самом деле был примагничен к матрасу, который с каждым мгновением становился все горячее.
– Помогите! – отчаянно кричал он. – Помогите мне, скорее!
Его вопль был громок как никогда, но никто не приходил.
– Боже мой, – застонал он, и слезы побежали из глаз по щекам его толстого грубого лица.
Вдруг мелькнула надежда! Он услышал, как кто-то дергает дверную ручку снаружи. Но дверь не открывалась.
– Ради Бога! – умолял он. – Кто-нибудь – помогите!
Жар под ним становился таким сильным, словно сверхтонкие нити внутри плавящегося матраса раскалились докрасна. Он попытался двинуть плечом, но жгучий пластик прилип к его коже, растягивающиеся нити поднялись вместе с плечом, а потом притянули его назад, как резиновые. А дым сгустился настолько, что он начал кашлять.
Кто-то за дверью стучал и звал его по имени, но слабо, как будто находился за несколько комнат от него. Однако на двери не было замка, не было и окон, которые можно было бы разбить. Не было никого, кто мог бы ему помочь.
Но они обязаны, и быстро. Он знал, что произойдет дальше.
И это произошло.
Два матраса, один под ним, другой привязанный к его груди, занялись крошечными язычками пламени, эти огоньки росли и танцевали вокруг него и над ним, там, где уже исчезли волосы на груди. А вскоре и все волосы у него на теле заполыхали миниатюрным лесным пожаром.
Он кричал, он крутился и ворочался, а слезы на лице с двойным подбородком мгновенно высыхали. Были слышны удары руками и ногами в дверь, персонал попытался добраться до него, но они не могли взломать дверь, пусть даже она не была заперта. И дым, поднимавшийся от его поджариваемого и исходящего паром тела, вился в воздухе, как насмешливые ду́хи.
Ему представлялось, что в дыму он видит уродливые лица, с восторгом ждущие, когда он достаточно поджарится. Соки с шипением брызгали из его опаленного тела, как будто он был свиньей на вертеле.
Жир и мясо на его костях размягчились и в конце концов обратились в одно большое пламя. Он истошно завопил, но агония закончилась быстро, потому что все нервные окончания были сожжены. Но мучения возродились, когда ужасный огонь добрался до внутренних нервов, спрятанных глубоко внутри и обычно защищенных плотью и костями, так что его полупридушенные жалобные крики зазвучали снова, хотя и чуть слышно.
Умирая, он знал, что кричать бесполезно. Даже если бы удалось наконец взломать дверь, было бы уже слишком поздно.