Некоторые побежали к открытым французским окнам, которые внезапно захлопнулась и не открывались, несмотря на все усилия мускулистых рук.
Осрил Убуту замер посередине комнаты, под люстрой, продолжавшей позвякивать. На его лице с крупными чертами застыла маска ужаса, ибо именно он больше всех не хотел быть один в эту ночь, он искренне верил в то, что замок преследовали рассерженные духи мертвых. Потому что он уже испытал гнев демонов, призраков тех, кого убил, – они посещали его сны в прошлом, в его постели, в его собственном дворце. И он советовался со знахарями, которые окуривали его зловонными таинственными травами, медленно тлевшими в кострах на земле, пока они танцевали вокруг него с пением и завываниями. Но ночные кошмары и видения наяву возобновились даже сильнее, чем прежде. И он позаботился тогда, чтобы работавшие на него знахари все до единого присоединились к тем обезглавленным, которые имели несчастье вызвать его недовольство и головы которых, изгрызенные крысами, лежали в подвалах дворца.
Но Убуту никогда не чувствовал такой тревоги, как сейчас. Он со страхом ожидал призрачной мести от каждого человека, которого он когда-либо убил, казнил или пытал.
Его взгляд обратился к пожилой, безукоризненно одетой даме с элегантно причесанными седыми волосами, сидевшей рядом.
Она оставила его компанию несколькими минутами раньше и теперь молча пила сухой херес из длинного узкого бокала. Ее изысканные украшения сверкали под переменчивым светом качающейся люстры.
Убуту не знал, что заставило его повернуться и посмотреть на нее. Она, казалось, пребывала в забытьи, погруженная в свой мир хереса и антидепрессантов.
Заметив, что он уставился на нее, она тревожно заерзала на красном сиденье кресла золотого дерева, одного из многих, расставленных вдоль выходящей наружу стены круглой комнаты. Пока они смотрели друг на друга, Убуту почувствовал, как из него что-то исходит. Что-то плохое. Настолько, что даже он сам был напуган.
А потом, к удивлению диктатора, волосы женщины, поднятые в высокую прическу, вспыхнули. Как будто не замечая этого, она продолжала невозмутимо смотреть на него. Он с любопытством наблюдал, гадая, закричит ли она, когда огонь достигнет кожи ее головы, но, прежде чем это произошло, языки пламени вырвались из всего ее тела. Сначала они были голубыми, но когда выросли и охватили коконом всю ее сидящую фигуру, то стали желтыми, а затем желтыми с оранжевым отливом. И все же она не двигалась, как будто парадоксальным образом замороженная, и лицо ее с отсутствующим выражением можно было ясно различить через тонкую стену огня.
Находившиеся в комнате тоже не могли не заметить этого: они стояли, разинув в изумлении рты. Пока они глазели, Убуту перевел взгляд на пустое кресло рядом с женщиной и не очень удивился, увидев, что и оно тоже загорелось, а затем следующее и следующее. Он медленно поворачивался на триста шестьдесят градусов, пока не поджег, одно за другим, все кресла золотого дерева, стоявшие по периметру гостиной.
Муж горящей женщины бросилась к ней на помощь, но мог только наблюдать, как ее неподвижное тело почернело, а тонкий бокал хереса растаял в ее пузырящихся пальцах. Жар превратил ее в головешку, части которой отпадали, чтобы догорать на полу. Наконец ее обугленное тело неуклюже повалилось с кресла и подпалило роскошный ковер.
Как только Убуту взглянул на этого человека, тот закричал и упал на колени, а его одежда уже горела. Диктатор поднял голову, и загорелась длинная драпировка окна, пламя с которой перебросилось на стены и побежало по потолку. Возбужденная толпа, давно пошвырявшая стаканы с алкоголем, отчаянно пыталась добраться до окон, надеясь через них проникнуть на идущий вокруг комнаты балкон, но была отброшена огнем. Люди по всей комнате падали на пол, надсадно кашляя от жара, обжигавшего горло, ибо этот странный огонь не давал дыма. Счастливчики задыхались, так как кислород поглощался пламенем с огромной жадностью. Те же, кому не повезло, становились добычей огня, который Убуту распространял, как заразную болезнь, и их дорогие наряды быстро превращались в пылающие лохмотья. Вскоре вся комната стала одним огромным костром.
Слезы текли у него из глаз, разъеденных температурой, но Осрил Убуту мог только стоять как вкопанный и смотреть на пылающих демонов, танцующих вокруг него. Он рычал в ответ на их насмешки, пытался плюнуть в их фантомные лица, но во рту и в горле было слишком сухо, слюны совсем не осталось. Вместо этого он вызывающе ревел, как лев, которым – он знал – он и был.
В конце концов, поняв, что даже лев, каким он был, не может победить этих дьяволов, он испустил крик могучего воина. Увидев, что огонь перекинулся на подол его канзу и вот-вот поглотит его самого, он побежал вперед через адское пламя. Разбивая плавящиеся стекла, он нырнул прямо через огонь, закрывающий французские окна. Убуту, ставший теперь сверкающим огненным шаром, перелетел через низкую балюстраду наружу и понесся к убийственным скалам далеко-далеко внизу.
Громогласный рев воина сопровождал его на всем пути. Равно как демоны в голове.
– Куда? – испуганно спросила Дельфина, стараясь не сжимать руку Луи слишком сильно, чтобы не остались синяки.
– На лестницу башни, – на ходу ответил Эш. – Там мы сможем спуститься на первый этаж. Но надо будет сделать остановку, чтобы захватить кое-какие вещи, которые нам пригодятся.
Они поспешили дальше, вздрагивая при каждом новом взрыве, толчком отдававшемся в ноги. Он чувствовал, что эти взрывы определенно были делом рук человеческих. Эш пытался понять, кто, черт возьми, мог установить эти бомбы. Кто-то, свихнувшийся на идее уничтожения древнего проклятия? Или просто кто-то, имевший зуб на Комрек? Кто бы это ни был, он знал свое дело: канонада была такая, как будто замок Комрек будет снесен, а все те, кто находились внутри него, как в ловушке, окажутся раздавлены или сожжены.
Эш давно бы заблудился в бесконечных поворотах задымленных коридоров и переходов, если бы не Дельфина, которая, казалось, всегда точно знала, в каком направлении они должны двигаться.
Серый кислотный туман, едкий и зловещий, свисал с потолка. Кое-где им пришлось пробираться через огромные горящие залы. Замок был оснащен усовершенствованной системой пожаротушения, но она по какой-то причине не сработала.
Наконец, к великому облегчению Эша, они достигли винтовой лестницы башни.
– Будет лучше, если мы пойдем друг за другом, ближе к правой стене, где ступени шире, – сказала Дельфина.
Дым устремлялся вверх, втягиваясь в круглую башню, выступавшую в роли печной трубы для пожаров внизу. Вскоре у всех троих заслезились глаза, но идущий впереди Эш не останавливался. Он слышал, как надсадно кашлял Луи, и надеялся, что хрупкое тело молодого человека выдержит. Эш старался не сбавлять шага, чтобы не дать Луи и Дельфине времени испугаться всего того, что происходило вокруг. К счастью, сквозь узкие окна проникал яркий лунный свет, и это помогало находить путь в дыму. Однако по мере их продвижения вниз становилось все темнее.