– Где Зоря? – спросила Катя. – Ты знаешь, где она? Она жива? Скажи!
– Не знаю. Честно. Один раз я ее спас, потом случайно увидел на брошенной ферме. Все – больше не видел. Но нет оснований думать, что она мертва.
– А если Палач снова догнал ее? Схватил?
– По-моему, Палач сейчас в Городище. А Зоря где-то в другом месте, возможно, где-то неподалеку. Катерина, в Чуме тебя ценили?
Она удивилась этому вопросу и сказала после паузы:
– Да. Я же лечила, многих – бесплатно. Один раз спасла жизнь самому Чумаку.
Фонарик громче скрипнул в руке Лютика, блеснув светом. Наемник спросил:
– Самого Хозяина лечила? Ого.
– Спасла его, – повторила Катя. – От лихорадки. У него вроде малярии, необычная болезнь. Был особенно сильный приступ, скорее всего, он бы стал последним. Но я смогла его снять, и Чумак захотел забрать меня к себе на ферму. Чтобы я там лечила только его и ближайших помощников. Я отказалась, он почти увез меня, насильно, но… – она повела плечами. – Не знаю, наверное, все же побоялся бунта в Чуме. Там меня знают все. Почти в каждой семье есть кто-то, кого мы с Зорей спасли от смерти или вылечили от чего-то серьезного.
– То есть вас там любят, – кивнул я. – Когда наскочили лесные волки, то не только полицаи Чумака, но и простые чумовцы стали вас защищать. Так было дело?
Она молчала, но по выражению лица было видно, что все именно так, и я продолжал:
– Хорошо, а теперь скажи, что будет, когда в Чуме узнают, что краевцы все же похитили тебя, причем нагло, прямо из госпиталя, и что вас с Зорей насильно держат в Городище?
Взгляд Кати застыл, будто прилип к одной точке на стене. Скрип-скрип… скрип… скрип… скри-и-и… Рычаг под пальцами Лютика двигался все медленнее – до наемника тоже доходило. Наконец, воцарилась тишина. Фонарик погас, но это было неважно, за окном успело посветлеть, и мы отчетливо видели друг друга. Катя медленно подняла голову и произнесла:
– Из Чума за мной пошлют отряд. Большой отряд, хорошо вооруженный. Так ты… Так вот почему тогда возле грузовика ты сказал Родиону… Охотник – ты хитрый гад! Мутант подколодный! Ради себя, ради своих целей…
– Ради своей жизни, – поправил я.
– …Ты развязал войну между Чумом и Краем!
Я довольно щелкнул пальцами, получив от нее это подтверждение, и позвал:
– Калуга!
– Тихо снаружи, – он заглянул в дверь. – А я все слышал. Все понял. Тебе ведь осталось часов пятнадцать, понимаешь? Потом… все, конец. Так как мы дальше поступаем, брат?
– Дальше вы очень тихо сидите здесь, – произнес я, выпрямляясь. – А я иду к майору Шульгину и делаю так, чтобы за эти пятнадцать часов он вцепился в глотку Птахи.
Было светло и ясно, в голубом небе над лагерем ренегатов висело одинокое белое облако. Дымили прогоревшие за ночь кострища, со всех сторон бойцы занимались своими делами: чистили оружие, латали шмотки или обувку, болтали, несли караул, дрыхли или заканчивали завтракать.
Сидящий под командирской палаткой Химка Прокопов вскочил, увидев нас. На лице его радость боролась со злостью.
– Где вы его взяли?!
– Нигде, он сам пришел, – ответил один из двух моих конвоиров, Оспа, которого я впервые увидел в подвале магазина, где ренегаты пытали меня при помощи корыта с водой.
– Возле поста у рощи вдруг обозначился, – пояснил другой, незнакомый. Обошел меня и передал сержанту «Карбайн» с ножом. – Говорит: с майором нужно поговорить, важные сведения есть.
– С майором? Нет у майора времени на тупых уродов! – осклабился Химка, шагнул ко мне и пихнул кулаком в лицо. – Вот тебе, а не майор!
К палатке я подошел, сложив руки за спиной, и Химка решил, что они связаны. Но на самом деле у конвоиров не было ни веревки, ни тем паче наручников, поэтому они только приказали мне идти и не дергаться, а не то, мол, засадят пулю между лопаток, но сержант-то этого не знал… В общем, я вытащил руки из-за спины, схватил его за кисть, резко вывернул и рванул кверху, заставив упасть на колени. Химка выпустил «Карбайн» и зашипел от боли, сгибаясь все сильнее.
– Эй, эй, ты чего! – заголосил конвоир растерянно. – А ну пусти его!
– Ты че делаешь, охотник?! – крикнул Оспа.
Я сильнее выломал Химкину руку, так что он уперся лбом в землю, и громко позвал:
– Майор, покажи личико!
Потом сделал шаг в сторону, чтобы Химка оказался между мной и Оспой, который подскочил к нам, пытаясь ткнуть меня прикладом.
Полог командирского шатра откинулся, наружу выглянул майор Шульгин. Босой, небритый, пышная казацкая шевелюра всклокочена. Брюки-галифе с синими лампасами и подтяжками, белая сорочка, расстегнутый ворот. Под сорочкой на груди висела толстая золотая цепь с ключом.
– Что тут… – Шульгин запнулся, увидев меня.
– Привет, майор, – я еще выше поднял руку Химки, заставив его с хрипом вдавиться лицом в землю. – Пришел с тобой поговорить, но твой придурок кулаками размахивает. А мне надо сказать кое-что важное – и для тебя, и для меня. Важное и срочное, сам поймешь, когда услышишь.
Он перевел взгляд на неуверенно топчущихся рядом конвоиров, спросил:
– Обыскали?
– Так точно! – доложился Оспа и показал на валяющиеся в траве «Карбайн» с моим ножом, которые Химка бросил, когда я его схватил. – Оружия при нем нет, ни стволов, ни перьев.
– А перчатки?
Конвоиры непонимающе вытаращились на него.
– Болваны, – вздохнул Шульгин. – Охотник, когда сбегал, у меня из рюкзака потянул перчатки. Я же говорил всем потом, что, не слышали? У него там железо вшито. Охотник – перчатки долой! И заходи внутрь. Вы двое – встать под входом снаружи, дежурить. Не подслушивать, но быть наготове. Химка, а ты не трожь его. И приведи еще двоих, поставь с другой стороны палатки.
Отпустив руку сержанта, я направился к шатру, на ходу стягивая перчатки. Оглянулся, бросил их Оспе со словами:
– Береги, никуда не день, а то задницу на голову натяну, понял? Потом вернешь.
– Так уверен, что у тебя будет это «потом»? – усмехнулся майор из шатра.
Не ответив, я шагнул внутрь следом за ним и закрыл полог.
Палатка у командира армейцев-дезертиров оказалась просторная, с внутренними брезентовыми перегородками. В скошенном потолке – «люк», то есть большой квадратный клапан с откинутой вбок тканью, пол застелен шкурами. В центре – свободное пространство, там стояли сундук, раскладной столик с чайником, кружками, тарелкой и жестяной коробкой, где насыпан чай. Еще лавка и кресло из алюминиевых трубок и натянутого между ними брезента. Когда майор уселся в него, я обошел стол, подтащил его поближе к сундуку и сел.