Я даже заехал посмотреть на развалины Резиденции, и сердце мое забилось быстрее при виде испещренных пулями стен; я поглядел на окно, из которого вывалился раненый Броудфут, после чего попытался разыскать место, где гази напали на меня и братьев Бернс, но так и не нашел.
Как странно — вроде все так же, но по-другому. Я смотрел на тесно стоящие домишки и гадал, в котором из них Гюль-Шах пытался прикончить меня с помощью своих чертовых змей. Мне сделалось не по себе, и я поспешил на рынок, где остался мой эскорт. По временам призраки реют слишком близко, не давая покоя. Мне не хотелось задерживаться в Кабуле, и, к удивлению моих провожатых, я настоял на том, чтобы мы ехали в Пешавар по северному берегу реки Кабул, хотя, как заметил их вожак, существует прекрасная дорога на юг через Бутхак и Джелалабад.
— Там есть сараи, хузур, — заявляет он. — И все удобства для нас и наших животных. А этот путь лежит через дикую страну, где нам придется ночевать на морозе. Честное слово, южная дорога лучше.
— Сынок, — отвечаю я. — Я ездил по этой южной дороге, когда ты был еще chotah wallah [130] и сосал молоко у мамки, и дорога мне эта совсем не понравилась. Так что, если все не против, поедем вдоль реки.
— Э, ладно, — восклицает вожак, обнажив в ухмылке неровные зубы. — Ты, часом, не задолжал кому-нибудь деньжат в Джелалабаде?
— Нет, — говорю. — Не деньги. Вперед же, друг всех странников, к реке.
И мы поехали. По ночам было холодно, зато меня не мучили кошмары, ни во сне, ни наяву, пока мы добирались до Хайбера и по извилистой дороге достигли Пешавара, где я распрощался с эскортом и проскакал под аркой, где Авитабиле имел обычай вешать гильзаев. После чего предстал перед молодым сопляком, облаченным в мундир прапорщика войск Компании.
— Рад приветствовать тебя, сынок, — говорю я. — Мое имя Флэшмен.
Этот юнец с облупившимся носом вытаращил на меня свои рыбьи глаза и побагровел.
— Сержант! — орет он. — Что этот паршивый ниггер делает на конторской веранде?
Одет я был по последней кызылкумской моде, в плащ, шаровары и тюрбан, да еще с длинной бородой, способной посрамить доктора Грейса. [131]
— Никакой я не ниггер, — заявляю самым любезным тоном. — Я английский офицер, полковник Флэшмен из Семнадцатого уланского, однако немного поотстал от своей части. Я только что прибыл… вот оттуда. Понес существенные личные издержки и желаю видеть кого-нибудь из представителей власти. Например, вашего старшего офицера.
— Это сумасшедший, — не унимается юнец. — Сержант, сюда!
Поверите вы или нет, мне потребовалось полчаса, прежде чем я убедил его не сажать меня в кутузку. Он позвал своего ворчливого капитана, который выслушал, раздраженно кивая, кто я такой и откуда взялся.
— Отлично, — говорит он. — Значит, вы прибыли из Афганистана?
— Ну да, из Афганистана, проездом. Но…
— Очень даже хорошо. Помимо всего прочего, здесь у нас таможенный пост. Итак, желаете ли вы что-либо задекларировать?
(Конец четвертого пакета «Записок Флэшмена».)
Об этой битве так много написано ее участниками, журналистами, историками, даже пропагандистами и поэтами, что вряд имеет смысл добавлять что-либо к отчету Флэшмена, который сообщает ряд живописных подробностей, не указанных в прочих источниках, но в основном совпадающих с показаниями очевидцев. Большая часть его рассказа об атаке Легкой бригады, например, находит подтверждение в отчетах тех, кто пережил это событие: Пэджета, рядового Фаркхарсона, капитана Моргана, Кардигана и прочих.
Главным противоречием в истории битвы при Балаклаве, которое вряд ли будет когда-либо разрешено, является вопрос: зачем вообще Легкая бригада провела атаку на батарею? Как специалисты, так и любители, прочитавшие Рассела, Кинглейка, Вудхэм-Смита, Фортескью и массу иных авторов, а также знакомые с точкой зрения Раглана, Лукана и Кардигана, могут сами решить, проливает ли Флэшмен бесценный свет на эту загадку или нет. Многие убеждены, что главную ответственность несут Раглан и Эйри, давшие нечеткий приказ, что волнение Нолана при передаче оного Лукану привело в фатальной ошибке, и что ни Кардигана, ни Лукана нельзя всерьез винить за последствия. С этими умозаключениями сам Флэшмен не выражает явного несогласия. Вся соль кроется в драматическом моменте, когда Нолан ожесточенно указывал направление. Куда он показывал? В долину? На редуты? Существенно ли велик был угол между этими направлениями? Сказал ли он «наши пушки» или «ваши пушки», или еще что-то? Если Нолан виноват, то он заплатил за ошибку самую высокую цену. Возможно, как и Раглан, — тот умер в Крыму, как и те шестьсот сабель. И если имела место путаница, то она похоронена вместе с ними.
Якуб-бек, ставший выдающимся среднеазиатским вождем и лидером вооруженного сопротивления русскому империализму, родился в Пишкенте в 1820 году. Он принадлежал к персидско-таджикскому народу и происходил от Тамерлана (Тимура) Великого. Описание Якуба Флэшменом точно совпадает с чертами Тимура, воспроизведенными по черепу последнего российским экспертом, профессором Герасимовым.
В 1845 году Якуб становится визирем хана Коканда, затем получает чин пансад-баши (командир полутысячи). В 1847 году его назначают куш-беги (военным командующим) и правителем Ак-Мечети, важной крепости на Сырдарье, и в том же году он женится на девушке из речного города Джулек. Ее описывают как «повелительницу кипчаков Золотой Орды». Якуб проводил активные набеги на передовые посты русских на побережье Аральского моря, а после падения в 1853 году Ак-Мечети несколько раз пытался отбить ее у царских войск, но безуспешно.
С началом русского вторжения Якуб в итоге переключил свои усилия на создание своего собственного царства в Кашгаре. В 1865 году, в качестве командующего войсками слабовольного Бузург-хана, он захватил Кашгар, провозгласил себя его правителем и взошел на престол под именем Эмира и Аталика-гази. В том же году женился на «прекрасной дочери Ко Дали, офицера китайской армии», от которой имел нескольких детей.
Как правитель Кашгара и Восточного Туркестана, Якуб-бек становится самым могучим монархом Средней Азии. Он остается непримиримым врагом русских и другом британцев, послов которых принимает в Кашгаре в 1874 году, когда был заключен англо-кашгарский торговый договор. Россию страшило, что Якуб может объединить всех мусульман Средней Азии в священной войне против царя, но в 1876 году на Кашгар напали китайцы, изгнав Якуб-бека. 1 мая 1877 года он был убит Хаким-ханом, сыном Бузурга.