Мне показалось, что он играет роль грубого английского шкипера, этакого настоящего бульдога, и даже слегка переигрывает для верности, но публика была на его стороне и орала: «Верно! Дело говорит!», пока судье, наконец, не удалось призвать всех к порядку. Клизероу пожал плечами и усмехнулся.
— Обязательно, капитан, особенно раз вы так этого хотите. Я перехожу от вопроса о национальной принадлежности собственника судна, что является второстепенным, непосредственно к сути дела. Поскольку вы так любите цитаты, то посмотрим, останетесь ли настолько же rectus in curia, [86] когда я спрошу…
Судья снова грохнул молотком по столу.
— Я был бы весьма вам обязан, если бы вы оба разговаривали по-английски, — воскликнул он, — большинство из присутствующих достаточно хорошо знакомы с классическими языками, но это не значит, что я позволю вести слушания на латыни. Продолжайте!
Клизероу поклонился.
— Капитан Спринг, вы говорили, что везли из Дагомеи в Роатан пальмовое масло — довольно необычный груз. Почему же тогда ваш корабль оборудован полками для рабов?
— Эти, как вы их называете, полки для рабов — весьма удобное устройство для укладки корзин с сосудами пальмового масла, — ответил Спринг, — спросите моего грузового помощника.
— А еще они очень удобны, чтобы укладывать на них рабов?
— Неужели? — воскликнул Спринг. — Могу ли я заметить, что когда захватили мое судно, эти полки были разобраны — притом что, как вы сказали, мы перевозили рабов.
— Теперь, с вашего позволения, я перехожу к рабам, — начал Клизероу. — Согласно представленному аффидевиту, [87] на борту вашего судна были негры, около дюжины женщин. Они были обнаружены на палубе, заключенными в невольничьи кандалы. Будут представлены свидетельства о том, что они были также скованы единой цепью и вы таким образом готовились сбросить их за борт, чтобы устранить улики вашего преступления. — Он сделал паузу, и зал замер в напряженной тишине. — Вы поклялись говорить правду, капитан Спринг. Кто эти женщины?
Спринг выпятил челюсть, сосредотачиваясь, а когда вновь заговорил, то его слова поразили суд, как удар грома.
— Эти женщины, — бросил он небрежно, — были рабынями.
Клизероу уставился на него. Вздох удивления донесся со скамей для публики, а затем поднялся страшный шум, с трудом подавленный судьей, который повернулся к Спрингу.
— Вы признаете, что перевозили рабов?
— Я никогда и не отрицал этого, — Спринг был абсолютно спокоен.
— Однако… — судья пристально посмотрел на него. — Позвольте, сэр, возможно я ошибаюсь, но, кажется, ваш адвокат решительно отрицал это от вашего имени.
Андерсон вскочил на ноги.
— Это не совсем так, сэр. Могу ли я предложить, чтобы моему клиенту было дозволено присесть, пока суд изучит его заявление и должным образом учтет его? Между тем мой коллега, возможно, захочет продолжить изложение своих требований.
— Конечно, сэр, — кивнул Клизероу, — а поскольку мое заявление уже сделано, я настаиваю на осуждении и конфискации «Бэллиол Колледжа», доказательством причастности которого к работорговле могут послужить сами слова его капитана.
— Не вполне доказывают, — вставил Андерсон. — Могу ли я просить своего коллегу предоставить этому дополнительные подтверждения, которыми, он, вне сомнения, располагает?
Клизероу посмотрел на судью, тот пожал плечами, и англичанин вновь зашелестел бумагами, тихонько переговариваясь с Данном. Я ни черта не мог понять; после этих своих слов Спринг должен был лишиться всего — надежды на выигрыш дела, судна, свободы, а возможно, и жизни. Ни публика в зале, ни судья, ни я сам не могли понять этой бессмыслицы. Я молил Бога лишь об одном — чтобы мои свидетельства уже не понадобились.
Клизероу это не нравилось — все было ясно по коротким взглядам, которые он бросал на Андерсона, — похоже, он чувствовал ловушку. Но Андерсон сидел спокойно и лишь улыбался, так что Клизероу, наконец, хмуро пожал плечами и взял в руки несколько листов.
— Если судья пожелает, я продолжу, — произнес он, — хотя вынужден признаться, что не вижу в этом необходимости.
Судья задумчиво посмотрел на Андерсона.
— Полагаю, что это все же будет необходимо, мистер Клизероу.
— Очень хорошо, — Клизероу взглянул в свои бумаги. — Я вызову и допрошу бывших рабынь Друзиллу и Мессалину.
При этих словах обе смуглые девушки с легкими удивленными возгласами вскочили на ноги, и я понял, что эти две шлюшки были среди тех черномазых, которых мы везли в Гавану. Ну что ж, это были два последних гвоздя в крышку гроба Спринга, но он и глазом не моргнул, пока они суетливо прошли к столу, где клерк привел их к присяге. Парни на передних скамьях теперь начали проявлять оживленный интерес, обсуждая красоток, пока те занимали свои места, — девчонки были похожи на двух ярких бабочек, розовую и желтую. Клизероу повернулся к судье.
— С вашего разрешения, я буду допрашивать их обеих одновременно, чтобы сэкономить суду его драгоценное время, — предложил англичанин. — Насколько я понял, обе юные леди говорят по-английски?
Юные леди захихикали, и та, что в розовом, прощебетала:
— Да, сэ’, мы обе говорить англиски — Друзилла и я.
— Отлично. Вы будете отвечать за обеих, Мессалина. Полагаю, пару месяцев назад вы были в одном месте под названием Роатан, это на Карибских островах. Что вы там делали?
Мессалина притворно улыбнулась:
— Мы работать в веселый доме, сэ’.
— Где?
— В веселый дом… ну, в такой ночной магазин, сэ’.
Она прикусила пальчик своей перчатки и захихикала, а публика принялась делать недвусмысленные жесты и гоготать. Судья призвал всех к тишине, в то время как Клизероу, выглядевший смущенным, продолжал:
— Насколько я понимаю, вы обе работали в… э-э… публичном доме. Затем оттуда вас отправили на судно — так или нет? — Девчонки согласно закивали, с трудом сдерживая смех. — Видите ли вы здесь кого-либо из людей, которые были на этом судне?
Они беспокойно посмотрели по сторонам, оглядев судью и вновь зашумевший зал. Какой-то голос с задних рядов пропищал: «Только не меня, мои сладенькие, я тогда был дома», что было встречено новым взрывом хохота, который с трудом удалось остановить, а судья пригрозил очистить зал, если подобное неподобающее поведение вновь повторится. Затем Мессалина украдкой указала на Спринга, затем обе посмотрели на меня, хихикнули и Мессалина, наконец, произнесла:
— И этот тоже — с красивой бакенбарды. Он был чертовски добрый к нас.
«Готов поклясться, что был, да еще как!» — воскликнул тот же голос с задних рядов, и судья так разозлился, что даже выругался, предупредив, что это — уже последнее предупреждение. Клизероу посмотрел на меня и сказал: