И не я один: разговор сделался громким, лица — красными, а шутки — грубыми. И то, что половину из присутствующих составляли дамы, ничего не меняло. За столом горланили песни, выходили вон, чтобы опорожниться, а все разговоры состоял из криков в полный голос. Помнится, в конце зала без передышки играл оркестр, и в какой-то момент мой американский друг вскочил на стул и под аккомпанемент всеобщих воплей принялся дирижировать ножом и вилкой. Потом он не удержался и свалился под стол. Думаю, это была оргия, но какая-то ненастоящая. В голове у меня крепко засела идея — совершенно очевидная — что такая вакханалия непременно должна закончиться в постели, и я, естественно, искал взглядом Лолу. Она вышла из-за стола и стояла в стороне, У алькова, разговаривая с какими-то людьми; я поднялся и принялся лавировать между стоящими гостями — теми из них, которые в состоянии еще были стоять — пока не оказался прямо перед ней.
Я, видать, был в стельку пьян, поскольку лицо ее Двоилось у меня в глазах, а бриллиантовый венчик в черных волосах так искрился в огнях свечей, что голова шла кругом. Она что-то сказала, не помню, что, а я промямлил:
— Давай пойдем в кровать, Лола. Ты и я.
— Тебе надо отдохнуть, Гарри, — говорит она. — Ты так устал.
— Не слишком устал, — говорю. — Но я так разгорячен. Пойдем, Лола, Розана моя, идем в постель.
— Ну, ладно, тогда пойдем.
Готов поклясться: так она и сказала, и повела меня за собой, прочь из шумного и душного банкетного зала в коридор. Я сильно шатался, разок налетел на стену, но Лола терпеливо ждала, пока я обрету равновесие, а потом подвела меня к двери и распахнула ее.
— Входи, — сказала Лола.
Рядом с ней я запнулся и уловил мускусный запах лолиных духов, схватил и потащил прекрасную андалузску в темноту за собой. Она была такой податливой, волнующей, и через мгновение ее уста слились с моими. Потом она выскользнула, я потерял равновесие и почти рухнул на кушетку. Я позвал ее, но услышал в ответ: «Минутку, всего одну минутку». Дверь тихо притворилась.
Я полулежал на кушетке, голова шла кругом от выпитого, а в мыслях роились сладострастные желания. Видимо, я на время впал в ступор, поскольку очнувшись, обнаружил, что по комнате разливается тусклый свет, а моей щеки касается чья-то нежная рука.
— Лола, — бормочу я, словно лунатик.
В ответ руки обвили мою шею, а сладкий голос зашептал мне в ухо. Но это была не Лола. Я заморгал, вглядываясь в нависшее передо мной лицо, а руками ощутил плоть — да еще в каком объеме! Моей гостьей была баронесса Пехман, причем совершенно голая.
Я попытался оттолкнуть ее, но куда там — она прицепилась ко мне как пиявка, бормоча что-то нежное по-немецки и прижимая к кушетке.
— Убирайся прочь, жирная шлюха, — пищу я, вырываясь. — Gehen Sie weg, [22] черт побери! Я не тебя хочу, а Лолу!
С таким же успехом можно было пытаться сдвинуть собор Святого Павла. Она навалилась на меня, стараясь поцеловать, и не без успеха. Я чертыхался и барахтался, баронесса же по-идиотски захихикала и начала расстегивать на мне брюки.
— О, нет! — кричу и хватаю ее за кисть, но то ли я был слишком пьян, чтобы защищаться, то ли при всем своем жире она была слишком сильна. Она пришпилила меня к кушетке, обзывая своим утеночком, цыпленочком и еще по-разному, и не успел я опомниться, как баронесса поставила меня на ноги и мои роскошные вишневые лосины сползли на колени, а ее толстый зад заерзал по мне.
— Oh, eine hammelkeule! — выдохнула она. — Kolossal! [23]
Ни одной женщине не стоит повторять мне это дважды: я ведь такой впечатлительный! Я постарался обхватить ее и приступил к действию. Может, она и не Лола, зато тут как тут, прямо под рукой, а я был слишком пьян и распален, чтобы привередничать. Мое лицо погрузилось в копну русых волос у самой шеи, и она застонала от наслаждения. И только-только я взялся за дело как следует, как дверь распахнулась, и в комнату ворвались люди.
Их было трое: Руд и Штарнберг и двое гражданских в черном. При виде меня, захваченного, как сказали бы мы — питомцы классической школы — flagrante seducto, [24] Руди заулыбался. Но я знал, что тут не до шуток. Даже будучи пьян, я понял, что мне грозит опасность, страшная опасность — причем в тот момент, когда я меньше всего готов к ней. Угрюмые лица тех двоих, что пришли с ним — мощных, атлетически сложенных парней с ухватками борцов, — настраивали на серьезный лад.
Я тут же оттолкнул от себя жирную баронессу, и она шлепнулась пузом на пол. Отпрыгнув назад, я попытался натянуть штаны, но лосины кавалериста — они что кожа, и не успел я прикрыться, как те двое уже набросились на меня. Каждый ухватил меня под руку, а один прорычал на скверном французском:
— Не шевелись, злодей! Ты будешь арестован!
— Какого дьявола? — взвился я. — Уберите от меня свои лапы, черт побери! Что это значит, Штарнберг?
— Вы арестованы, — говорит он. — Это офицеры полиции.
— Полиция? Бог мой, да что же такого я сделал?
Подбоченившись, Штарнберг смотрел, как женщина поднимается на ноги и пытается накинуть на себя одежду. К моему удивлению, она хихикала, прикрыв рот ладошкой. Видно, чокнутая или пьяна, подумал я.
— Не знаю, как у вас в английском, — сухо говорит Руди, — но в наш язык для этого иметься несколько не слишком красивых терминов. Гретхен, иди отсюда, — он повел в сторону двери большим пальцем.
— Господи, но это же не преступление! — вскричал я, но видя его холодную спокойную улыбку, буквально весь затрясся.
К этому моменту я достаточно протрезвел и был смертельно напуган.
— Отпустите меня! — возопил я. — Вы сошли с ума! Я хочу видеть графиню Ландсфельд! Я требую доставить меня к английскому послу!
— Ну не без штанов же, — усмехается Руд и.
— Помогите! — закричал я. — Помогите! Пустите меня! Вы мне за это заплатите, скоты! — и я затрепыхался, пытаясь вырваться из лап полисменов.
— Ein starker mann, [25] — заметил Руди. — Утихомирьте его.
Один из обидчиков шагнул мне за спину; я попытался обернуться, но тут в затылке что-то больно и ярко вспыхнуло. Комната закружилась перед глазами, и прежде чем сознание покинуло меня, я почувствовал, что падаю на подкосившиеся колени.
Иногда мне приходит в голову мысль: а был ли не свете человек, который чаще попадал в заточение, нежели я? Со мной это происходило по жизни, и с завидным постоянством. Наверное, пора подать заявку с претензией на рекорд? Впрочем, стоит это сделать, как найдется какой-нибудь американец, который тут же его побьет.