* * *
В телевизионной студии собрались пять человек. Трое из них были особенно интересны полковнику ФСБ. Сам Чернышов в студии не присутствовал, а наблюдал за всем происходящим там с экрана монитора. А происходило в студии то, что называется записью предварительного интервью. Игорь Сиротин разговаривал с тремя бывшими военными наемниками, согласившимися прийти в редакцию программы после вчерашнего телевизионного обращения. Пятым человеком в студии был оператор, который записывал беседу на пленку по просьбе самого Сиротина. Попутно запись беседы транслировалась на монитор в операторской комнате, поэтому Павел Чернышов получил возможность наблюдать за ее ходом.
– А сколько всего русских было в вашем отряде? – задал очередной вопрос Игорь Сиротин.
– У нас был сборный отряд. С нами вместе воевали и украинцы, и белорусы, – ответил один из пришедших в студию мужчин, который по возрасту был старше остальных. – Помню, было даже несколько молдаван и грузин.
– Абхазцев, – тут же поправил его человек, сидящий справа.
– Да, абхазцев, – согласился с ним первый. – Но сколько было тех или других, я сейчас уже не помню.
– Скажите, пожалуйста, какие отношения установились между бойцами вашего отряда? Ведь вы все сражались вдали от дома. Чужая страна, война, цель которой вам, наверное, была малопонятна. В таких условиях, насколько мне известно, даже абсолютно чужие люди, но из одной страны, тесно сближаются.
– Вы правы, – ответил все тот же мужчина.
Как понял Чернышов, он взял на себя роль старшего.
– Мы действительно сошлись довольно близко и были очень дружны. Тогда мне казалось, что я и до конца жизни никого из ребят не забуду. Но вот не прошло и семи лет, как мы оттуда вернулись, и уже многие из тех, с кем тогда приходилось вместе воевать, стали забываться.
– А вы не продолжаете поддерживать отношения друг с другом уже после того, как вернулись в Россию?
– Все по-разному, – ответил мужчина, который до этого молчал. – Кто-то продолжает созваниваться, переписываться и даже встречаться. Кто-то, наоборот, решил все забыть, поэтому не хочет поддерживать никаких отношений. А кто-то элементарно спился или сел в тюрьму. Знаю, есть и такие примеры.
По договоренности с Чернышовым Сиротин не стал продолжать эту тему. Излишней настойчивостью можно было насторожить бывших наемников, и те могли замкнуться. Время для откровений пока еще не наступило. Игорь задал своим гостям еще ряд вопросов, но уже на другие темы. Через полчаса он ненадолго оставил приглашенных в студии, а сам прошел в операторскую к полковнику.
– Что скажете, Павел Андреевич? – спросил он.
– Мне нужно с ними поговорить, причем прямо сейчас, – ответил Чернышов.
Помощник режиссера замялся:
– А не будет это выглядеть так, словно мы обманули и использовали их? Ведь ребята пришли на встречу с телевизионными журналистами, а тут выяснится, что встреча была организована только для того, чтобы с ними мог поговорить полковник ФСБ?
– Дело в том, Игорь, что одному из этих людей, а может быть, и всем вместе, возможно, угрожает опасность, – объяснил свою настойчивость Павел. – И если наш разговор спасет чью-то жизнь, то уже неважно, что они при этом подумают.
– Тогда, может быть, Павел Андреевич, я вас представлю как одного из наших журналистов? – предложил Чернышову Сиротин.
– Не стоит, – после секундного размышления ответил тот. – Маленькая ложь рождает большие подозрения и еще большее недоверие.
…Все три бывших военных наемника подозрительно уставились на Чернышова, едва он назвал свою фамилию и должность.
– Я примерно догадываюсь, что вы сейчас думаете, – сказал Павел, обведя глазами гостей телестудии. – Но, уверяю вас, я пришел на эту встречу не ради забавы и не ради того, чтобы помотать вам нервы. Один из ваших товарищей, служивших вместе с вами в Боснии, несколько дней назад погиб. Его зверски убили. Я как раз занимаюсь расследованием обстоятельств его убийства. Думаю, что вы не меньше меня заинтересованы в том, чтобы разыскать и наказать убийцу.
– О ком идет речь? – спросил бывший наемник, которого Чернышов мысленно определил старшим.
– Погибшего звали Владимир Замараев. Возможно, кто-то из вас и знал его.
Старший из наемников и еще один из гостей понимающе переглянулись, после чего старший кивнул в знак согласия.
– Мы помним его, – сказал он. – Правильный был пацан, не жадный, как некоторые. Всем, что у него было, всегда готов был поделиться. Вам уже известно, кто убил его?
– Кое-что об убийце мне действительно известно, – вздохнул полковник. – И как это будет вам ни горько сознавать, убийца – один из ваших бывших товарищей. Такой же российский наемник, служивший в Боснии вместе с вами.
– Этого не может быть! – воскликнул один из сидящих перед Чернышовым людей, самый молодой на вид, и даже вскочил со своего места.
– К сожалению, это так, – удрученно кивнул Павел. – Сейчас я кое-что расскажу об убийце, а вы попытайтесь понять, о ком идет речь. Он бывший российский гражданин, в прошлом, возможно, москвич. В отряде военных наемников он прослужил до 1993 года, когда будущего убийцу переманил или просто перекупил прибывший в Боснию иностранный вербовщик. Вы уже представляете, о ком я говорю?
– Возможно, это Сычев, – неуверенно сказал человек, утверждавший, что убийцы своего товарища среди бывших наемников быть не может.
– Конечно, Сычев. Больше некому, – подтвердил его предположение старший из всех троих. – Это Юрий Сычев, – пояснил он, обращаясь к Чернышову. – Он попал в наш отряд в 1992 году по направлению одного украинского агентства, но он действительно москвич. Правда, сам Сычев никогда не рассказывал, откуда он родом. Я об этом уже сам догадался. Как-то раз в разговоре он упомянул некоторые подробности, которые мог знать только москвич или по крайней мере человек, долго проживший в столице. И хотя Юрий был очень скрытным, но все особенности характера не скроешь. Так вот, Сычеву нравилось убивать. Сербы это быстро заметили и перевели его в свой карательный отряд. А в 1993 году в Боснию приезжал иностранный вербовщик – то ли турок, то ли араб. Он увез с собой двоих наемников, одним из них был Сычев. Если кто из наших и мог убить Вовку Замараева, так это только Юрий.
– Скажите, а как погиб Володя? – спросил у Чернышова самый молодой из бывших наемников.
Павел молча вытащил из кармана фотографии, на которых был запечатлен обезглавленный труп Замараева, отснятый экспертом на месте убийства. Бывшие сослуживцы Владимира так же молча передавали друг другу фотографии. Каждый раз, когда перед глазами у кого-нибудь из них оказывался очередной снимок, его лицо каменело. Наконец старший из бывших наемников собрал все фотографии в стопку и передал их обратно Чернышову.
– Да, это Сычев, – твердо заявил он. – Только он был способен на такое. Я помню случай, который произошел весной 1993 года, незадолго до того, как Юрия перевели в каратели. Наш отряд тогда преследовал небольшую хорватскую диверсионную группу. Мы получили сведения, что диверсанты укрылись в одном из домов небольшой сербской деревни, начали прочесывать все дома. Как потом выяснилось, к тому времени, как мы появились в деревне, хорваты уже ушли. В одном из домов Сычев обнаружил молодую сербскую девушку. Недолго думая, он схватил девушку, повалил на кровать и начал насиловать. Она жила в доме вместе со своим отцом. Первым делом Юрий застрелил ее отца, чтобы тот не мешал ему удовлетворять свою похоть. Девушку он тоже потом убил как свидетельницу своего преступления. А чтобы свалить вину за свои убийства на хорватских диверсантов, Сычев ножом вырезал у нее на груди надпись: «Сербская свинья». Я вошел в тот дом, когда он вытирал свой окровавленный нож. Девушка была еще теплая, а кровь даже не успела свернуться. Я никогда не забуду ту фразу, которую этот гад сказал, когда меня увидел. Он посмотрел мне в лицо, улыбнулся и заявил: «Извини, не подождал тебя. В следующий раз будь попроворнее». И все – засунул нож в ножны и вышел из дома. А через несколько дней Юрия перевели в карательный отряд, и я вздохнул с облегчением, что никогда больше не увижу его…