— Мой отец повесил бунтовщиков на Площади. Триэ-ны любят ритуалы, ты прав. Но — я поболтаю с тобой в другой раз, брат моей невесты. Сейчас — действуй.
«Да, он тоже решил, что время не бесконечно».
— Где Вербена? — Целест спрятал ладони, а шипы спрятались в мякоть. Бледно-розовый порез привычно саднил, когда-то он выбрал основной стихией — костяные выросты и яд, и тогда еще Тиберий сказал: ты жесток, парень. В том числе к себе.
— Жива и здорова. С ней мой… приятель, увез девчонку, чтобы не… травмировать психику, или как там это называется. — Кассиус пожевал жирные губы. — Целест, правда — надоело. Выбора у тебя нет. Действуй.
Выбора у Целеста и впрямь не оставалось. Если отойти на полшага — связанный человек теряет всякое сходство с живым; «он уже мертв» — умер, наверное, когда Кассиус (как он справился в одиночку? где, черти ее раздери, была охрана?) связывал и выламывал, сворачивал и подгонял под кресло.
Стать отцеубийцей — даже не преступление. Триэны враги Альена, но не враги Магнитам. Целест отрекся от родового имени, верно? Хороший способ доказать на деле — убить Верховного Сенатора; всего-навсего политика — и, может быть, после того, как закончится траур, получится повторить эксперимент с Объединением…
А может быть, и не объявят траура. Целест — герой-освободитель, а недруги Мира Восстановленного низвергнуты в бездну. Очень красиво звучит, верно?
— Если… его убью я… Народ никогда не примет Магнитов. — Целест выдохнул с паузами; его тошнило. У отца глаза — горячие, а Элоизины — стылый сердолик, от контраста температур — голова лопается.
«Я внутри… иллюзии, скажем. Мистиковы штучки. Надрать Рони задницу. Или еще кому-нибудь из их братии…»
Целест укусил себя за указательный палец.
— Народ примет Магнитов. Ты убьешь того, кто мешал Объединению. Ты убьешь того, кто мешал спасению Мира Восстановленного, — возразил Кассиус, а потом потянул Элоизу за волосы, запрокидывая бледное лицо вверх. — Ты с одержимыми душеспасительные беседы вел? Нет. Ты пытал их в Цитадели и убивал их — призывал, как вы называете. И это было правильно, потому что Гомеопаты исцеляют подобное подобным. Сделай это, Целест. Исцели.
«…Внутри… иллюзии».
Целест зажмурился. Схватил горстью воздух, будто захлебывался в вязкой воде. Можно не размыкать век — у него хороший опыт Магнита, его учили драться вслепую и ослепленным; ударить по связанному — шипы и яд. Для одержимого — «призыв», человеку — смерть. Адриан Альена был человеком.
Всего-навсего.
Один не должен мешать целому Миру Восстановленному. «У тебя хорошие друзья, парень», — проскрежетал дешифратор где-то у затылка Целеста; Кассиус — не предатель. Триэны всегда Триэны, но он-на-твоей-стороне, и…
Взвизгнуло костяное копье.
Нацеленное в Кассиуса — точно в горло, в ямку над расстегнутым воротником; глотка мягкая, между ключиц — капелька пота, похожая на тусклую жемчужину; Кассиус волновался. А Целест не промахивался. Не имел права промахнуться.
Острие вошло с тихим всхлюпом, будто кто-то шмыгнул носом. Промазал слегка — не в трахею, хрящ хрупает иначе, перемерзлым льдом под сапогами? Или…
— Твою мать.
Кинжал-лезвие сползал вниз. Он будто застрял в плотной дымке, и, приглядевшись, Целест узнал «сферу» — грубо сработанную, мутную, как мыльный пузырь, но вполне рабочую. На ощупь, должно быть, вязкая, как гнилая болотная вода. Шип завяз в ней.
Кассиус дрожал, закрывал себя Элоизой. «Сфера» дрожала вместе с ним, гротескно искажала черты лиц обоих — будто в иллюзионе, кривое зеркало. Пухлые губы вздулись втрое, а намеченная цель — шея — вытянулась в струнку. Элоиза сквозь «стенку» сферы тоже выглядела безобразной, будто ведьма из сказок — рыжая ведьма.
— Твою мать, — повторил Целест и оглянулся на связанного отца: а он вообще знал? Все знали, кроме него?
Кто здесь вообще дурак?
— Ты — Магнит?
Кесарю — кесарево. Дураку можно задавать глупые вопросы.
Кассиус перестал дрожать и кивнул.
— Почему ты не в Цитадели? — Глупый вопрос номер два, но Целест подспудно радовался: он все еще не убил отца и тянул время. А что сенатор оказался нечелове-ком… мелочь, правда?
«Интересно, а господина Адриана Альену что волнует? Вопиющее нарушение или Костлявая за собственными плечами?»
— П-потому что, — сферу он удерживал, но хватит ненадолго — эта штука высасывает ресурс, как пробитый аккумулятор — электричество. Уж Целест-то знал. Кассиус, впрочем, тоже догадывался, окончательно сокрылся за Элоизой. — Если Альена — идиоты, не значит, что идиоты — все! Тесты можно превратить в формальность. Клубы аристократов, думаешь, что они? Такие же штуки… там половина… Магнитов…
— Понимаю. — Целест потянулся за сигаретами, но не закурил.
Куда проще.
Адриан Альена отдал единственного сына, потому что Гомеопаты уравняли правителей и нищих. Но всегда кто-то ровнее. Интересно, а Главы знают? И если да, то почему не протестуют? Потому что… тоже слишком честные, как и господин Верховный Сенатор.
— Твою мать.
Третий раз — смахивает на заклятие какое-то.
— Много вас?
— Процентов сорок. Элоиза нормальная, если ты об этом. Она не знала. Мы скрываемся… — Кассиус кивнул на свою недо-жертву. — Черт, Целест. Теперь — действуй, а? Ты уже попытался меня убить, но я-то… свой. Такой же воин, как и ты.
Он слегка шепелявил. Волнуется, бедолага, как-то от-страненно посочувствовал Целест; еще бы — только что пытались убить, держит сферу и собирается установить власть Магнитов.
Настоящую власть Магнитов — кому нужно Объединение и «эй, мы хорошие ребята», если нелюди много сильнее людей, то о чем предупреждал Винсент. Выживает сильнейший.
«Но Элоиза человек. И Вербена тоже».
— Пошел ты, Касси. Отпусти Эл и дерись со мной. Дуэли запрещены, но ты — не Магнит. Ты предатель.
«Будто в какой-то книжке про героев и злодеев». — Целест вновь призвал излюбленное оружие — десять штук, не промахнется. С одержимыми сражался и с разумными — тоже; у Касси заложница, но…
«Он не враг. Он ее любит. Он…»
Целест не ошибся: Кассиус отпустил Элоизу, и та тяжело сползла со стеклянного столика и свернулась на полу, словно тряпичная марионетка в сундуке. Рассыпавшиеся волосы напоминали побеги повилики.
Кассиус держал сферу — теперь вокруг себя. Целест осклабился:
— Хватит дурить, Касси. Эту штуку ты долго не удержишь. Ресурс-то развивать надо, а не задницу в клубах просиживать.
Тот и впрямь побледнел, обморочно, в зелень — кожа и бесцветные волосы, фамильный призрак. Только губы по-прежнему яркие и пухлые. Целест внезапно подумал — что скажет Элоизе, если (когда) убьет ее жениха.