Лишь двое клиентов не отменили свой заказ.
Соседка Кэндис, Сильвия Хардуэй, заявила:
- А мне плевать, кто была эта Соланж - француженка, американка… Да хоть албанка! Убирается она на совесть, и к тому же она сказала, что я самая стильная женщина из всех, кого она встречала. А получить такой комплимент из уст француженки - это многое значит.
Вторым был Хантер Джеймс. Он все еще не вернулся в город и, видимо, не знал, что происходит.
Подруги, что называется, «легли на дно» и старались вести себя тише воды ниже травы, ожидая, пока уляжется скандал и соседей станут интересовать другие новости. Желтенький автомобильчик скучал в гараже Кэндис, и его яркие бока немножко потускнели под слоем пыли.
Кэндис чувствовала себя плохо. Она была расстроена всем происшедшим плюс озабочена проблемами со своим здоровьем. Есть она ничего не могла, но при этом упорно прибавляла в весе. Но самое ужасное - Дэн не звонил. И никто не звонил. Она словно осталась в пустом городе. Никто не звал в гости или на благотворительные мероприятия. Порой Кэндис сидела, гипнотизируя телефон взглядом, и надеялась, что он оживет. Но телефон молчал.
В конце недели к ней пожаловала Ханна. Кэндис хотела было пошутить о том, что прежде мать никогда так часто не выезжала за пределы Атланты и, может, она собирается переселиться в пригород? Но потом Кэндис увидела сжатые в ниточку губы и суровый взгляд, которым одарила ее Ханна, и сочла благоразумным промолчать.
Миссис Блум внимательно оглядела дочь и поинтересовалась:
- Что с тобой? Ты кошмарно выглядишь!
- Спасибо, - буркнула Кэндис.
- Ты не можешь просто сидеть здесь и ждать, пока придет конец света. Нужно завести себе нового мужчину и, главное, высоко держать голову.
Кэндис молчала. Мать говорила и говорила, но странным образом ее слова не производили никакого впечатления на дочь. Кэндис чувствовала себя толстой и упрямой. Она лежала на диване и молча смотрела в стену. Мать подошла поближе и глянула на нее сверху вниз:
- Я позвоню доктору Эпштейну. Он примет тебя и пропишет что-нибудь тонизирующее.
- Я не больна. Просто устала. - «А еще я чувствую себя ужасно несчастной и одинокой…» Но этого она вслух не сказала.
- Глупости! - рявкнула Ханна. - Ты немедленно прекратишь это! Моя дочь не может сидеть вот так и мучиться из-за какого-то паршивого ирландца! Нашла о ком страдать! Можно подумать, что он не голодранец, а пуп земли! Я не позволю тебе страдать по нему!
Не позволит? Кэндис захлопала глазами. Вот это да! После всего, что она сделала, после всех бесчисленных уступок и жертв, на которые она шла ради матери, та не только не собирается проявить хоть каплю сочувствия, но еще претендует на ее душу? Собирается управлять ее чувствами?
Злость охватила Кэндис и придала ей сил. Даже тошнота несколько отступила. Она села на диване и уставилась на мать.
- Значит, ты не позволишь мне чувствовать? - медленно спросила она.
И мать, и дочь замолчали. Ханна была озадачена угрожающим тоном, а Кэндис прислушивалась к себе в поисках привычной растерянности и страха, которые всегда охватывали ее в присутствии матери. Однако ничего, кроме злости, она не испытывала. И злость эта требовала выхода.
- Ты считаешь, что можешь указывать мне и контролировать, что и когда я должна чувствовать? - Кэндис встала и сделала шаг к матери. Она была босой, но и без туфель значительно выше Ханны. И как это матери удавалось всегда смотреть на нее сверху вниз? - Ты заставила меня выбирать - ты или он. И я поступила так, как поступала всегда, - выбрала тебя. Но тебе этого недостаточно, да? Ты хочешь контролировать не только мои действия, мои поступки, но и мысли и чувства?
Гнев рос, Кэндис выпрямилась и словно стала еще выше ростом. Она устала жить по указке матери. Устала подчиняться и сожалеть о том, что могло бы быть. Дэн Донован прав. Она выросла.
Кэндис помолчала, переваривая свои мысли и чувства.
- Пожалуй, мы обе погорячились, - сказала она спокойнее, возвращаясь к дивану. - Но мне не нравится сложившееся положение вещей. У тебя власти слишком много, а у меня - слишком мало. Думаю, нам нужно это изменить.
- Понятия не имею, о чем ты говоришь! - заявила Ханна, но Кэндис видела, что она потрясена. Ни разу за сорок два года ее дочь не устраивала подобных сцен. Миссис Блум не привыкла, когда ей возражают.
- Не понимаешь - и не надо, - кивнула Кэндис. - Скажу просто и коротко: я хочу жить своей собственной жизнью. Я сама буду принимать решения. И если я решу, что хочу жить с ирландским голодранцем, то так и будет…
- Кэндис, ты же не можешь так думать! Это несерьезно!
Но Кэндис уже была рядом с матерью. Она твердо подхватила Ханну под руку и вела к двери.
- Это абсолютно серьезно, мама, - заверила она. - Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
Они уже были в холле. Кэндис открыла дверь, и Ханна непроизвольно шагнула за порог.
- Спасибо, что нашла время навестить меня, - говорила Кэндис. - Теперь я чувствую себя гораздо лучше. - И это была чистая правда! - Но давай договоримся: если захочешь заехать, сначала позвони, чтобы убедиться, что у меня есть время и что я буду дома.
Ханна Блум с трудом подобрала челюсть и пробормотала что-то вроде «Что, черт возьми…», но Кэндис уже закрыла дверь, и ей ничего не оставалось, как спуститься с крыльца и пойти к своей машине.
Кэндис в окошко наблюдала за отъездом матери и жалела только о том, что здесь нет Дэна. Она так хотела продемонстрировать ему свои успехи в самоопределении и независимости.
Брук сидела дома. Ее дом был совершенен, и сейчас в нем царила совершенная, никем и ничем не нарушаемая тишина. И Брук чувствовала себя одинокой без Хэпа. Она прошлась по комнатам. Везде одно и то же - идеальный порядок и тишина. «Хоть бы уж Тайлер был здесь», - подумала Брук и сама испугалась подобных мыслей.
К ней никто не приходил - кроме горничной, убирать в доме. Брук разговаривала с Кэндис и Амандой по телефону каждый день, иногда по нескольку раз в день. Однако большую часть дня она проводила в полном одиночестве и мучительно пыталась понять, что именно она должна сказать Хэпу, чтобы убедить его в том, что она его любит и доверяет ему. Иногда ее охватывал гнев, и тогда она даже сердилась на Хэпа. Чего он, интересно, от нее хочет? Чтобы она привезла свою мамочку познакомиться с ним? Или он хочет со вершить романтическое путешествие в места ее детства - на стоянку трейлеров, в ту развалюху, что служила ей домом? Этого не будет никогда!
Потом Брук вспомнила об одной вещи, которую не доставала очень и очень давно. Она пошла в спальню и, встав на колени, вытащила из-под кровати сундучок. Брук села и погладила потертые бока. Когда мама купила его своей дочке, девочка была вне себя от счастья. Этот сундучок стал символом всех замечательных вещей и событий, которые ждали ее впереди. И напоминанием о том, сколько всего она должна оставить позади. Брук и в колледж поехала со своим сундучком.