– Сейчас раздавим! – жутко скалясь, бормотал Зигфрид, стоя вместе со мной на вершине Южной башни. Я согласно кивал – свободников было больше, но из-за маневра Лапина они оказались в полукольце, где сражаться могли только первые ряды воинов. Паровые орудия Южного редута били в самую гущу врага, и желтоватый дым от взрывов временами полностью покрывал поле битвы.
Наверное, поэтому мы и проглядели, как и когда за спинами сражающихся возникли всадники, гнавшие своих прыгунов сумасшедшим галопом. Их было много, очень много – видимо, к свободникам подошло подкрепление. Цендорж вскрикнул и выругался по-монгольски. Я заорал:
– Сигнальщик! Передавай: внимание, с запада опасность! С запада – опасность!!!
Поздно. Кавалерия свободников с лязгом врезалась в ряды наших воинов, заметивших противника в самый последний момент. Лапинцам пришлось несладко – они оказались словно между молотом и наковальней. Фаланга Панкратова, сбив ряды и превратившись в подобие норманнского хирда, ощетинилась копьями и алебардами. Со стороны это было похоже на огромного бронзового ежа или дикобраза, который ворочался в гуще сражения, стараясь пробиться на выручку лапинцам. Бронепаровики попытались вырваться из людского месива, но вскоре встали, забуксовав в кучах трупов. Экипажи покинули свои машины, взорвав котлы – султаны огня на секунду взвились над равниной, и из искореженных корпусов повалил густой дым.
Вскоре битва превратилась в какую-то масштабную свалку, куча-мала, и я не мог понять, где свои, где чужие, кто побеждает и побеждает ли кто-либо.
Вдруг боевые барабаны свободников зарокотали с такой яростной мощью, что стало ясно – они одолели. И точно: из общей массы сражающихся на юго-запад, вдоль гор, рванулись люди, много людей. Часть из них держала строй и отбивалась от наскоков кавалерии, многие же бежали просто нестройными толпами. Свободники догоняли их, завязывались короткие стычки. Если кавалеристов оказывалось больше, они рассеивали беглецов, если же свободники сталкивались с сопротивлением, они быстро отходили, чтобы спустя какое-то время вновь напасть.
И тем не менее наши войска уходили из ловушки. Правда, свободники добились своего, отрезав их от Перевала, но все равно мне очень хотелось надеяться, что люди Лапина и Панкратова сумеют оторваться и уйти туда, где они воссоединятся с основными силами колонии.
Битва между тем катилась все дальше и дальше на юго-восток. Люди, толпы людей… Отсюда, с Южной башни, они выглядели не крупнее муравьев, ползущих по дорожке в парке.
У меня сжалось сердце – там была Медея. Я силился рассмотреть лиловое знамя батальона «Горгона», но с такого расстояния ничего увидеть было нельзя. В какой-то момент я едва не расплакался от злости и бессилия. Но Шерхель дернул меня за рукав и крикнул:
– Надо послать побольше людей на лимес! Свободники могут предпринять штурм ворот!
И я вдруг понял: всё. Последний приказ Лапина вступил в силу. Теперь посылать людей на смерть – это не просто мое право, но и мой долг…
Провел смотр оставшихся у нас войск и ревизию боеприпасов. Положение аховое. В моем распоряжении чуть больше пяти тысяч человек – это вместе с мобилизованными подростками и женщинами. Настроение у бойцов подавленное. Утром на Северной башне и возле ворот лимеса обнаружены нацарапанные на меди символы свободников – перечеркнутые круги – и надписи «Смерть Земле!» и «Нас снова предали». Еще пятой колонны мне не хватало…
У нас одиннадцать исправных паровых пушек, по две на боевых площадках башен, три в Южном редуте и четыре в резерве. В сборочном цеху арбайтеры Шерхеля спешно, в три смены, доделывают танк.
Свободники после боя у Южного редута потеряли едва ли не половину своей пехоты и отошли в лагерь. Если бы они знали, сколько нас, защитников Перевала, то, наверное, ринулись бы на штурм.
Судя по всему, войскам под командованием Прохора Лапина удалось уйти – вся кавалерия неприятеля вернулась сюда, на равнину. О потерях боюсь и думать. Несколько группок свободников второй день собирают тела погибших, и своих, и наших. С убитых сдирают доспехи и кидают трупы на телеги. Бойцы на стене матерятся, но поделать мы ничего не можем – нас слишком мало, чтобы рисковать.
Враг явно выжидает – но чего? Зигфрид думает, что подхода обозов с ракетами и осадными машинами. Если он прав, то скоро все закончится – нам не выстоять.
Все никак не выберу время, чтобы побеседовать с захваченным Кирпичниковым. Его и еще около сотни пленных держат в бывшей казарме безопасников, расположенной возле Дома Совета. Странно. Еще несколько дней назад, когда я был простым командиром взвода, мне казалось, что «объект зеро» и таинственный Меченый – это очень важно, а сегодня, когда на меня легла ответственность за судьбы тысяч людей, все отошло на второй план и даже стало забываться…
Очень ветрено. Это вселяет некоторую надежду. Так и не понятый никем механизм смены погоды на этой планете может оказать нам услугу – если повезет.
Черви. Нам остается надеяться только на то, что зарядят дожди, и хрустальные черви выйдут на равнину из своих долинных убежищ. Конечно, они не погубят войско свободников, но я уверен, что огромные массы этих студенистых созданий серьезно расстроят все планы врага.
Ветер не стихает. Он дует с севера, со стороны океана, и многие считают, что дня через два-три начнутся дожди. Пока же на небе ни облачка.
Свободники нас не беспокоят, но три их довольно крупных отряда расположились в километре от Перевала, перекрыв все подходы к неприятельскому лагерю. Посланные разведчики во главе с Цендоржем так и не смогли узнать, что готовит нам враг.
В полдень на площадке возле ворот я собрал военный совет, пригласив всех, в том числе и командиров вновь созданных подразделений. Вопросов на повестке дня стояло два, стратегический и тактический, или, говоря человеческим языком, «Имеет ли смысл сражаться?» и «Как мы будем обороняться?».
Понятно, что, не ответив на первый, не имело смысла обсуждать и второй. Я предложил проголосовать. Шерхель распорядился раздать всем полоски бумаги и сам же подсчитал результаты. Из почти двух сотен командиров всех уровней сто двадцать один человек высказался за вооруженную борьбу, семьдесят шесть предлагали сдаться на милость свободников, незначительное количество воздержалось.
Когда Зигфрид огласил итоги голосования, поднялся шум, все начали кричать, доказывая свою правоту. И тогда поднялась высокая, дородная монголка, мать пятерых детей, которую звали Кермен. Цендорж, улыбаясь, сообщил мне, что это имя переводится как «белка», хотя командовавшая третьим батальоном Кермен больше походила на степную каменную бабу.
– Что вы орете, как на базаре! – напустилась она на остальных. – Клим-сечен, наш начальник, хотел перед битвой узнать, кто трус, а кто смелый. Он правильно сделал. Теперь мы знаем, что большинство из нас готовы сражаться. Когда в степи пожар, от огня бегут все вместе. Мы тоже будем драться все вместе, и сильные помогут слабым преодолеть страх.