– Работаем. Через день начнем бить боковые штреки, потом будем рыть помещения.
Я задал несколько уточняющих вопросов, а сам все прислушивался к тому, что происходит снаружи. Там продолжали грохотать взрывы, и даже здесь, в штольне, ощущались колебания почвы, а с низкого потолка сыпалась земля. Похоже, что свободники решили не скупиться и стереть колонию с лица Медеи. С ужасом представив, что будет, если сдетонирует взрывчатка, заложенная под заводские корпуса и другие здания, я попрощался с Шанье и вместе с Цендоржем выбрался наружу.
На плоскогорье точно разверзся ад. Ракеты сыпались с неба, взрывы бухали не переставая. Дым и пыль заволокли все кругом, забивая нос и глаза.
– Плохая война, – сказал Цендорж. – Нас бьют, а мы – нет. Плохая война…
Мы вернулись в штольню, подавленные и растерянные. Точнее, подавленным и растерянным был я, Цендорж же налился мрачной злобой и беспрерывно ругался.
– Собаки! – кричал он, грозя кулаком земляному своду. – У вас кровь зайцев, ваши матери бесплодны, ваши дети трусливы, ваши жены…
– Прекрати, – поморщился я. – Давай лучше поспим. Когда обстрел прекратится, нужно будет собрать военный совет…
Взрывы грохотали до самого вечера. Лишь с наступлением сумерек свободники взяли тайм-аут, но я вовсе не был уверен, что они на сегодня закончили.
Мы с Цендоржем выбрались из штольни и поднялись на холм. Я огляделся и непроизвольно вскрикнул. Между лимесом, Домом Совета и заводом земля зияла множеством воронок, госпитальные укрепления напоминали развалины какого-то археологического памятника на олд-мамми, школа была практически уничтожена, у Дома Совета обвалилось все южное крыло.
Менее прочего пострадал завод. Видимо, свободники имели на него виды, а переданная несчастной Патрицией Уилсон информация позволила им направлять ракеты с исключительной точностью. От взрывов лишь покосились ворота и часть стены, ограждающей заводские корпуса.
Зато так тщательно подготовленные узлы нашей обороны – паровые орудия, катапульты и прочее – оказались практически уничтожены. Светосигнальщица, видимо, успела сообщить врагу координаты, а вот мы не успели, да и не догадались переместить нашу артиллерию на новые позиции.
Плохо, плохо мы умеем воевать. Точнее – совсем не умеем…
Я быстрым шагом, почти бегом, бросился к Дому Совета, на ходу пытаясь убедить себя, что это еще не разгром, что эти трудности мы тоже преодолеем, как преодолевали все предыдущие. Мысль моя летела впереди меня: «Мы зароемся в землю, мы переведем в подземные мастерские производство оружия и возобновим выпуск взрывчатки. Сотни, тысячи мин встанут на пути свободников! Инженеры и арбайтеры Шерхеля сделают паровые геликоптеры, и армады наших винтокрылых машин будут обрушиваться на головы врага, сея смерть и порождая ужас в сердцах уцелевших! Мы не сдадимся. Я не сдамся! Война до победного конца, война до последнего человека. Здесь, на плоскогорье, когда-то ставшем нашим счастливым берегом, нашим новым Отечеством, мы разобьем врага…»
В таком вот взвинченном состоянии я и ворвался в Дом Совета. Меня встретили потные и злые оборонцы, вытаскивающие из-под развалин тела погибших. В помещениях всюду валялись осколки и мусор. С помощью Цендоржа поставив на ножки перевернутый стол, я уселся и велел собрать данные о погибших.
Через полчаса начали прибывать порученцы от командиров подразделений, и вскоре от моего воинственного настроения не осталось и следа. Наши потери оказались чудовищно огромными – дневной обстрел унес жизни свыше семисот человек.
– Если так пойдет дальше, свободникам вовсе нет нужды штурмовать Перевал, – сказал я, открывая военный совет. – Они перебьют нас на расстоянии…
Перед тем как начать говорить, я около часа сидел и мучительно размышлял. В итоге я принял решение, но мне было нелегко объявить о нем остальным.
Нас, людей, на Медее очень мало. Если сравнивать с другими заселенными человечеством планетами, то просто крохи, жалкая горстка, способная лишь на одно деяние – выжить. Есть закон Форусаки-Челищева, согласно которому любая колония жизнеспособна лишь тогда, когда она имеет весь спектр активных членов общества и полную, гармоничную социализацию. Для этого необходимо не менее миллиона человек, а в идеале пять – пять с половиной миллионов. Иначе развитие пойдет однобоко, начнут появляться внутриобщественные кланы, и ничем хорошим это не закончится.
Наша ситуация изначально была осложнена отсутствием технологий, малой численностью и уже существовавшими внутри нашего общества кланами. Но все же мы могли бы постараться построить тут, на Медее, полноценную колонию. Могли бы, а вместо этого начали войну.
Мы не имеем право убивать, уничтожать друг друга, хотя бы потому, что не знаем, каким будет наше завтра, какой мир мы оставим детям. Я не пишу «нашим детям» только из-за того, что у меня их нет и никогда не будет. Но в глубине души я считаю всех детей на Медее своими. И когда мы вытаскивали из-под обломков хижин детские тела, мне было так же больно, как их родителям.
Но не только все это заставило меня принять то решение, которое я готовился озвучить на военном совете.
«Объект зеро». Нам нужно считаться с ним. Нам нужно быть готовым, что огромное металлическое яйцо в один прекрасный день преподнесет нам весьма неприятный сюрприз. Но вместо того, чтобы сообща готовиться к возможному катаклизму, мы, люди, сцепились между собой, точно две стаи диких зверей, и ежедневно сокращаем свой и без того не очень широкий круг, убивая и калеча друг друга.
Оглядев суровые лица собравшихся, я на какой-то момент замешкался, растерялся. Мне вдруг стало понятно, что те слова про ценность каждой человеческой жизни, ценность вне зависимости от того, на чьей стороне тот или иной человек, мои подчиненные сейчас не услышат. И тогда я произнес, глядя поверх голов:
– Господа командиры! Довожу до вас приказ командующего: всем подразделениям, воинским формированиям и гражданским лицам, если вдруг таковые остались, в самое ближайшее время покинуть обороняемую территорию и уйти в Горную республику. С собой вывезти по максимуму: оружие, боеприпасы, амуницию, по возможности – продовольствие. Подрыв оборонительных сооружений, заводских корпусов и прочих объектов будет осуществлен после полного вывода войск. Ответственные за подрыв – командующий Клим Елисеев и министр промышленности Зигфрид Шерхель. Это все…
И наступила тишина. Я ожидал, что все начнут кричать. Я предполагал, что многие со мной не согласятся и попытаются оспорить приказ. Я готовил себя к упрекам в трусости, слабости и даже к обвинениям в измене. Но ничего этого не было. Стояла тишина. А потом поднялась великанша Кермен с темным от горя лицом – у нее в батальоне погиб каждый третий – и попросила:
– Клим-сечен, разреши похоронить убитых…
Я разрешил. Затем мы коротко обсудили, кто что вывозит и выносит, и командиры стали расходиться.
…Вечерело. Я подошел к окну, обвел взглядом искореженную землю, руины и заводские трубы, дерзко торчащие в багряное небо. С гор наползали сумеречные тени. Шерхель, отдав несколько распоряжений Рихарду, отправил парня и подошел ко мне.