Филипп притянул ее к себе и поцеловал, моментально овладев и мыслями, и чувствами молодой женщины. Софи ощутила, что он дрожит от еле сдерживаемой страсти. Со стоном она обвила руками его шею, и ее губы раскрылись навстречу его языку…
Когда Филипп оторвался от ее рта и поднял голову, оба почти задыхались. Софи взглянула в невероятно красивые глаза, потемневшие от страсти, и не сдержала счастливого смеха.
— Что тебе показалось таким забавным? — спросил Филипп, нежно поглаживая ее шею большим пальцем. Другой рукой он продолжал обнимать ее за талию.
— Мануэла этого не одобрит.
— Почему ты так решила?
— Я ей не понравилась, — объяснила Софи, потеревшись щекой о его ладонь, когда та переместилась вверх, к ее лицу, а потом нежно провела по ней губами.
Его кожа была чуть солоноватой. Ей это доставило удовольствие и породило тепло, разлившееся внизу живота. Софи посмотрела на Филиппа из-под ресниц.
— Ты вкусный. Может, проверим, везде ли ты такой же?
Он застонал и поймал руку, которая легко скользнула по пуговицам его рубашки.
— Софи, нет!
Она отстранилась.
— Тебе это не нравится? — Ей бы очень понравилось, проделай он с ней такое.
— Очень нравится, — ответил он хрипло, — ты же знаешь. Но у меня скоро рейс.
— Ты должен лететь?
— Думаешь, я уехал бы, если бы была возможность остаться? — спросил он, явно находя свой отъезд мучительным для себя.
С обезоруживающей улыбкой она снова прильнула к нему.
— Прости, просто я так долго мечтала прикоснуться к тебе… — Софи увидела выражение отчаяния на его лице и отстранилась. — Это не поможет, да? — Увы, она должна свыкнуться с мыслью, что сейчас останется одна.
— Не поможет, — со вздохом подтвердил Филипп. — Я действительно должен идти. — Он смотрел на часы и раздраженно прищелкнул языком.
Софи кивнула с несчастным видом, поднялась на цыпочки и целомудренно чмокнула его в щеку.
— Пока, Филипп.
Глаза его опасно блеснули.
— И это все?
— Я постаралась проявить сдержанность, соответствующую моменту.
— К черту сдержанность! — рявкнул он, и она ощутила горячее прикосновение его губ. При всем воображении этот поцелуй никак нельзя было назвать целомудренным.
Когда он отстранился, лицо его было серьезным.
— Тебе будет о чем подумать в мое отсутствие.
В течение следующей недели Филипп звонил каждый день, но он находился далеко, и Софи было трудно выразить все, что она чувствует. Ей было необходимо видеть его глаза. Филипп же не испытывал никаких трудностей и без тени смущения рассказывал ей, чем они займутся, когда он вернется.
— Мы будем любить друг друга прямо на пляже. В лунном свете ты должна быть необыкновенно красива.
— А что, если нас кто-нибудь увидит?
В ответ раздался громкий, сочный смех.
— Нам только позавидуют, — ответил Филипп, и по его тону стало ясно, что он порадовался бы такой ситуации.
— Я начинаю думать, что ты испорченный и извращенный тип.
— Еще какой! Вот вернусь, и узнаешь, насколько я испорченный и извращенный, — вкрадчиво пообещал Маршан.
— А как ты это сделаешь? — прошептала Софи.
И он рассказал ей… подробно…
Софи казалось, будто Филиппа нет с ней уже целую вечность. И теперь, когда до его приезда оставался всего лишь день, она не находила себе места.
Кроме того, почти постоянное присутствие рядом экономки смущало Софи. Не сказать, чтобы Мануэла досаждала ей, но ее ревность была столь очевидна, что мешала наладить между ними добрые отношения.
Зато дружба с Мишель росла не по дням, а по часам. Уже сама мысль о девочке вызывала у Софи теплое чувство. И вполне обоснованно. Это была чудесная малышка — милая, приветливая, покладистая. Но, если нужно, могла проявить характер, что, как ни странно, только увеличивало удовольствие от общения с ней.
Через несколько дней после приезда Софи довелось наблюдать такую сцену. Отправившись после завтрака в сад на поиски Мишель, она услышала громкие голоса со стороны дорожки, ведущей к морю, и поспешила туда. Девочка, зажав в ручонке камень, другой прижимала к себе тщедушного кота, а вокруг стояли мальчишки постарше и смеялись.
— Они били его, Софи! — закричала Мишель, когда увидела няню.
— Он наш и мы можем делать с ним все, что захотим! — заявил один из мальчиков.
— Он больше ни на что не годится! — добавил другой к всеобщему веселью.
— Он не ваш! — с вызовом произнесла девочка, хотя было видно, что ей очень страшно. — Софи, я его не отдам.
— Мы возьмем его с собой, — спокойно сказала ей няня. Мишель бросила на нее взгляд, полный благодарности, и крепче прижала кота к себе.
На протесты мучителей Софи ответила тем, что, поняв, насколько бесполезно взывать к их человечности, предложила купить у них несчастное животное. Поторговавшись, мальчишки забрали деньги и удалились. В итоге все остались довольны.
Все, кроме Мануэлы.
Она заявила, что кот уродлив — с этим Софи не могла не согласиться — и представляет опасность для здоровья окружающих, поэтому не может находиться в доме. Софи пришлось пообещать, что она будет нести личную ответственность за разодранные занавески и поцарапанную мебель и изыщет возможность избавиться от блох, вольготно обосновавшихся в шерсти «опасного для здоровья» животного.
Словно поняв, кому обязан своим спасением, кот не отходил от Софи и Мишель ни на шаг, как собачонка сопровождая даже во время прогулок по пляжу. Каждое утро они брали с собой бутылку с водой, фрукты и шли к морю купаться и загорать. Это был частный пляж, кроме них там никого не было, и они могли часами наслаждаться свободой. Строили замки из песка, искали на берегу красивые ракушки, забавлялись с котом, которого назвали Томом.
— Я сказала папе вчера вечером, что вы позволили мне оставить Тома.
О Господи!
— И что он сказал?
— Сказал, что поблагодарит вас за это, когда увидит, — бодро ответила Мишель. — Софи…
— Да?
Девочка перестала перебирать ракушки, которые они собрали перед этим, и подняла к ней веснушчатое лицо.
— У вас есть мама?
Софи почувствовала ком в горле, когда услышала этот вопрос.
— Д-да, есть. И папа тоже.
— И у меня. Только моя мама ненастоящая, она не живет с нами. А я очень хочу настоящую маму, — объяснила она, глядя на няню таким проникновенным взглядом, от которого и ледник растаял бы, не говоря уже о мягком сердце Софи.