— Да, сэр.
— Запомни, Блэйк, никакая идеология нам тут не нужна. По крайней мере при этой администрации. Думаю, что раньше ты хорошо работал, хотя меня это абсолютно не интересует. Все было связано с идеологией, в которой мы больше абсолютно не заинтересованы. Так что больше никакой идеологии, понятно? У нас теперь другие принципы.
— Да, сэр. А какие это другие принципы?
— Новая администрация заинтересована в прагматизме и финансовой самоокупаемости.
— Простите, сэр?
— Чем бы мы ни занимались — я имею в виду все федеральные учреждения, — нужно приносить прибыль.
— Это понятно.
— И чем больше мы будем стараться, тем больше у нас будет прибыли.
— Конечно, сэр. Я полностью согласен с нашими новыми принципами. Я всегда верил в то, что финансовая ответственность — единственная дорога к счастью.
— Наше агентство тоже должно приносить прибыль.
— Разумеется. Это секретная директива, не так ли? Я просто хочу быть уверен, что понял вас абсолютно правильно. Я вполне готов работать в таких условиях. К тому же, честно говоря, у нас уже случались подобные прецеденты. Я работал на прибыль и при старой администрации, по крайней мере некоторое время.
— Может, ты и работал, — заметил Дикерсон, — но не в таком масштабе, в каком мы собираемся работать теперь. Теперь целесообразность любой операции будет определяться лишь объемом вероятного дохода.
— Что вы хотите, чтобы я сделал с Охотником?
— Узнай, кто он такой, держи его под наблюдением, но не трогай. По крайней мере до тех пор, пока не получишь инструкции на этот счет.
Мерседес поселилась в маленьком домике, принадлежавшем Багамской корпорации, посреди миниатюрных джунглей. Вокруг росли банановые пальмы, эвкалипты и другие экзотические деревья. На веранде стояли кресла-качалки. Защищенный от шума тропической растительностью, домик утопал в тиши, которую лишь изредка нарушало жужжание огромных насекомых.
— Присаживайся в кресло-качалку, — сказала Мерседес. — Я приготовлю что-нибудь выпить. Как насчет легкого коктейля из рома?
Блэквелл уселся в кресло, и оно приятно затрещало. Он забросил ноги на перила — судя по истертой поверхности, ему не первому пришла в голову подобная идея. Сложив руки за головой, он вздохнул. Стояла невыносимая жара, и он чувствовал себя усталым. Однако он с удивлением обнаружил, что это была приятная усталость. В воздухе пахло влажными гниющими листьями. Казалось, Флорида принадлежала к другой эпохе и вот-вот могла вернуться обратно в палеозойскую эру. Золотистые лучи солнца пробивались через сплетения ветвей и лиан. Мерседес вернулась через пару минут, держа в руках два запотевших бокала с янтарной жидкостью. Блэквелл отпил из бокала и почувствовал, как на него снизошла благодать. Золотистый день постепенно уступал место бархатному вечеру.
Через несколько часов Мерседес спросила у Блэквелла:
— А чем ты занимаешься, кроме продажи оружия?
Блэквелл погладил Мерседес по голове, покоившейся на его плече. Они лежали в огромной двуспальной постели Мерседес. В спальне было темно, и лишь в гостиной горела неяркая настольная лампа. Часы показывали половину первого ночи. В окне темнели силуэты пальм.
— А ты умеешь хранить секреты?
— Конечно.
— У меня в Нью-Йорке школа карате.
— Еще раз рыпнешься, и я тебя урою, — сказал с телеэкрана Клинт Иствуд. [18]
— Классная фраза, — сказал Фрамиджян. — Она мне всегда нравилась. «Я тебя урою». Круто сказано. Правда, крошка?
Сидевшая в кресле Розалия устало приоткрыла глаза.
— Отличная фраза, дорогой, но ты уже третий раз мне об этом говоришь.
— Ну и что? — удивился Фрамиджян. — А тебе, парень, нравится эта фраза?
Поляк сидел в кресле напротив, уронив голову на грудь. Стрелки часов показывали половину четвертого утра, и он уже забыл, когда спал в последний раз. Он медленно поднялся, зевнул и с хрустом потянулся.
— Да, неплохо сказано. Но с меня хватит фильмов.
— Может, поиграем еще в джин-рамми?
Поляк отрицательно покачал головой:
— Я думаю, пора наконец поспать.
— Вот это замечательная мысль, — воскликнул Фрамиджян. — Если хочешь, можешь занять комнату для гостей. Там стоит кровать с японским водяным матрацем. Будешь спать как младенец. А мы с Розалией ляжем в своей спальне. Что ты об этом думаешь?
— Я думаю, что ты считаешь меня круглым идиотом, — ответил Поляк.
Фрамиджян протестующе поднял руки, насколько позволяла цепь.
— Эй, ты совсем не так меня понял. Я никогда не считаю идиотом человека, у которого в руках пистолет. Я отношусь к оружию с уважением. Я сам занимаюсь этим бизнесом.
— Он не хотел сказать ничего плохого, — добавила Розалия.
Ей ужасно хотелось спать, и она надеялась, что Фрамиджян не собирается сделать какую-нибудь глупость. Этот здоровяк, похоже, продумывал все на несколько ходов вперед. Розалии казалось, что он не станет их убивать, если они будут выполнять все, что он им прикажет. Хотя особой уверенности у нее на этот счет не было. Но все же это лучше, чем пытаться его обмануть. Интересно, что на уме у Фрамиджяна?
— Так что ты предлагаешь? — спросил Фрамиджян и зевнул во весь рот. Денек выдался довольно трудный.
— Вы будете спать здесь, на диване, чтобы я все время мог вас видеть, — сказал Поляк. Он вытащил из кармана ключ от наручников. — А теперь замри. Мне придется сделать это одной рукой, потому что в другой у меня пистолет. Не дай бог, мне покажется, что ты захочешь забрать его у меня.
Орудуя левой рукой, он открыл замок на наручниках. В правой руке он держал свой «MAG-50». Указательный палец все время лежал на спусковом крючке. Фрамиджян сидел абсолютно неподвижно, пока Поляк приковывал его к Розалии.
— Удобно? — спросил он.
— Довольно уютно, — ответил Фрамиджян. — Правда, крошка?
— Мне бы хотелось поскорее лечь, — сказала Розалия.
— Прошу прощения, — сказал Поляк. — Это вряд ли получится. Осталась последняя деталь.
Он порылся в своей сумке и вытащил какое-то устройство, напоминающее будильник. Нажав несколько кнопок, он установил стрелки и положил устройство на диван рядом с Фрамиджяном.
— Что это? — поинтересовался тот.
— Небольшая противопехотная мина. Карманная модель. Отключается автоматически через двенадцать часов.
— А зачем она нужна тут, на диване?