— Где он? — спросил я.
Клови посмотрел на меня. Теперь он стал серьезным.
— Что он собирается делать, когда встретит Ракель, если не хочет взять ее с собой?
— Он планирует на долгое время избавиться от нее, — ответил я. — Сейчас он мертв, так что вполне может делать все что захочет. И он достаточно богат, чтобы провернуть дело, не оставив следов. Все сойдет гладко. Ракель сейчас в пути. У меня нет доказательств, но я хотел бы встретиться с Алексом раньше, чем Ракель. Поехали, Клови!
Он стоял в центре комнаты с видом человека, не способного принять решение. Потом он что-то надумал, обернулся и пролаял:
— Подождите. Я сейчас вернусь. — И тут же выскочил из комнаты.
— Что это могло бы означать? — обратилась ко мне Нивес.
Я пожал плечами. Это было представление. Я имею в виду, позирование.
Вскоре Клови вернулся в гостиную. Он сменил халат на грубовато выглядевший кожаный пиджак, надел солнечные очки янтарного цвета и натянул на набалдашник трости водительские перчатки.
— Пошли, — бросил он, направляясь к двери.
— Куда мы идем?
— Глупый вопрос, — сказала Нивес, потянув меня к выходу вслед за Клови.
— Эй, послушайте, разве в самом деле необходимо так быстро гнать? — спросил я.
Мы все трое втиснулись в отделанную орехом пилотскую кабину машины Клови. Реставрированная «Испано-Суиза» со старомодным мотором переходила от надрывного кашля к паническим завываниям и делала это так громко, что мне пришлось выкрикнуть свой вопрос. Нотка страха прозвучала в нем сильнее, чем я бы хотел. Клови не обратил внимания на мои слова, а Нивес вела себя так, будто наслаждалась всем происходившим. Я бы тоже наслаждался, если бы не уверенность, что через секунду мы въедем в автобус и нас разотрет в лепешку или мы снесем собственными головами витрину магазина.
В Париже была поздняя ночь, два часа, движения почти никакого, что делало наше положение еще хуже, потому что позволяло Клови прибавить скорость. Подумав, я вспомнил, что он, наверно, ждал всю жизнь такого честного, как перед богом, настоящего чрезвычайного события. Но все равно, Клови мог бы подождать еще несколько минут и вести свою идиотскую спортивную машину на безопасной скорости и не пугать, черт возьми, пассажиров, не страдающих, как он, склонностью к самоубийству.
Мы пронеслись по Елисейским Полям, будто танковый дивизион с реактивными двигателями, с диким скрежетом на двух колесах обогнули Триумфальную Арку, пулей пролетели по авеню Клебер. И каким-то чудом выскочили на кольцевую дорогу, никого не задавив.
Позади я слышал сирены полицейских машин. Мы их обогнали. Будь я проклят, если мы не обогнали радиоволны, на которых полицейские переговаривались друг с другом.
Затем мы оказались на шоссе номер 135 и покатили по прямой дороге под зыбкой тенью листьев между ровными рядами деревьев. За час мы оставили позади миль сто или больше.
— Куда мы едем? — удалось выдохнуть мне.
— Уже приехали! — крикнул Клови, сворачивая к вывеске «Аэровокзал Анненси».
Впереди мы увидели маленький аэродром, огороженный стальной сеткой, и сетчатые ворота, закрепленные цепью. Клови, даже не сбросив скорости, въехал в них, и при свете одной фары мы подкатили к низкому зданию аэропорта рядом со взлетно-посадочной полосой.
Клови резко затормозил. Чуть пошатываясь, я вылез из машины вслед за Нивес.
— Что здесь происходит? — спросил я. — Где Алекс?
Трое мужчин вышли из темного здания аэропорта. При выглянувшей на три четверти луне я сумел разглядеть, что они вооружены револьверами. Один из них Жан-Клод. Второй Найджел.
— Привет, ребята, — бодро бросил я, хотя особой бодрости не испытывал. — Не знаю, как вы догадались приехать сюда, но я, честно, рад вас видеть.
— Что будем с ними делать? — спросил у Клови Найджел.
Высокий и торжественный, Клови стоял в полутьме и стягивал перчатки.
— Они знали, — коротко бросил он. — И я подумал, лучше привезти их сюда.
— И ты, Клови, — сказал я.
— Я не обещал вам розовый сад, — пожал плечами Клови.
— Эй, эй, парни, давайте все проясним, — снова начал я. — Сделаем один гигантский шаг от края надвигающейся катастрофы, забудем об Алексе, пойдем куда-нибудь и пропустим пару бокалов. Для вас это о'кей?
— Возьми себя в руки, Хоб, — строго одернул меня Найджел. — Мы все сожалеем. Но разве ты не можешь хотя бы вести себя как мужчина?
Я вытаращил глаза. Найджел всегда был человеком со странностями, но это слишком даже для него. От Жан-Клода я мог ожидать любого предательства. Привыкаешь ко всему, когда имеешь дело с американцами иностранного происхождения. Но Найджел? Найджел Уитон? Мой старый приятель Найджел?
— Допустим, ты здесь немного посидишь, пока мы разберемся что к чему, — предложил Найджел, жестикулируя револьвером.
Третий шагнул к свету. Высокий, светловолосый, застенчиво улыбающийся. Это был Алекс.
У меня поехала крыша.
— Пошли вы все к черту! — заорал я. Если мне предстояло умереть за свой характер, то это означало бы, что я ушел как трус. Я закинул голову и издал вопль, который можно было услышать во всей Франции и даже, наверно, в части Испании. Но когда я начал вопить в полную силу, Клови ударил меня по черепу железным ободом.
«Сказать по правде, с тобой могло бы получиться хуже. Ты мог не просто потерять сознание, ты мог умереть. А это не очень забавно, ты не находишь?» — так я рассуждал сам с собой. Вернее, одна часть моего разума предавалась рассуждениям, пока вторая часть плавала в ослепительном море света. Мне казалось, что я слышу накаты волн на берег, и это было странно. Париж стоит в глубине континента, а не на море. В тот момент, когда я обдумывал эту мысль, показалось несколько фигур, они словно выткались из тумана, и я приготовился к встрече с приятными видениями, или к галлюцинации, или называйте это, как хотите. И тут я почувствовал, как кто-то трясет меня. Грубо. Резко.
— Просыпайся, Хоб.
Какая-то адская ситуация, потому что я еще не знал, кто это. Я не знал, кто мне говорит «просыпайся», но я понимал, что этот кто-то вне меня чего-то от меня хочет. А я находился в одном из тех состояний, в какое впадаю, когда меня резко ударяют по черепу. Я будто бы всплывал и наполовину находился не здесь, и слух разыгрывал со мной странные шутки. Будто бы я плыл в туннеле и слышал пугающие голоса, которые искажались и менялись, отскакивая от стен.
Одно было ясно. Я неправильно оценил ситуацию. И не стоило особенно проклинать себя за это. Не моя вина, если люди лгут. Но вина или не вина, я попал в беду. И поскольку у меня не было плана, я решил, что пока лучше притворяться потерявшим сознание. Откровенно говоря, я бы предпочел зимнюю спячку, если бы знал, как в нее впасть. Весной всегда все кажется лучше, вы не согласны?