Луис Карлос уставился на него, но не признал. Конечно, он был не вполне трезв. Его замешательство было вызвано в первую очередь тем, что на Ибице все определяется антуражем. Луис вежливо взял huevos duros con atun [125] на салфеточке и пошел дальше, похоже, так и не узнав Хоба.
На другом конце зала появился Арранке, и Хоб поспешно отвернулся, боясь быть узнанным.
Ему становилось интересно. Удивительно, как костюм официанта влияет на менталитет! Он отметил, что в его манерах появилось нечто угодливое, решил восстановить равновесие и начал вести себя напористо и нагловато. В этом-то расположении духа он и столкнулся с Бертой.
— Хоб! — воскликнула Берта. — Что ты тут делаешь в таком костюме?
— Выдаю себя за официанта, разносящего закуски, — шепнул Хоб. — Возьмите-ка одну для вида.
Берта взяла с подноса какой-то бутербродик и с любопытством воззрилась на него.
— Это что, настоящие закуски?
— Не более чем я — официант. Не ешьте, а только делайте вид. Послушайте, вы Найджела не видели?
Берта покачала головой столь энергично, что ее большие висячие серьги зазвенели.
— А что, должна была?
— Ищите его. Когда увидите, скажите, что он в опасности и чтобы убирался отсюда как можно скорее.
Берта посмотрела на него с любопытством. Похоже, она уже собиралась спросить, а почему он сам не скажет об этом Найджелу. Но, по счастью, вспомнила, что не разбирается в частном сыске, кивнула и пошла дальше.
Найджел был в галерее на третьем этаже. Галерея была зеницей ока Арранке. Он намеревался продемонстрировать высший класс. Коридор длиной в сто шестьдесят пять и шириной в двадцать футов освещался скрытыми лампами, которые создавали уют, но не слишком хорошо подсвечивали картины. Впрочем, подсвечивать там было особенно нечего. Картины были из тех, про которые говорят: «Отворотясь не насмотришься». Но зато все это были подлинники, написанные маслом, и Арранке весьма гордился своим удачным приобретением.
А вот Найджел не слишком гордился своей ролью в этом приобретении. Эти картины, залежавшиеся в запасниках галереи Посонби, при соответствующем освещении и в рамах, достойных шедевров, дома, в Англии, казались не более чем забавным приколом. Но здесь, на Ибице, где каждый второй разбирался в искусстве, а половина иностранцев воображала себя художниками, это так не выглядело. Найджел внезапно сообразил, что по этим картинам станут судить не об Арранке — с Арранке что взять! — а о нем, Найджеле.
Найджелу помогали трое людей Арранке. Один лазил на стремянку и подвешивал картины, другой поддерживал их снизу, а третий ходил за ними с тряпкой и метелочкой из перьев, смахивал пыль. Найджел развешивал картины со своей обычной тщательностью, с помощью линейки и угольника, заботясь о том, чтобы все смотрелось ровненько. Он взглянул на картину, которую подвешивал сейчас, и сердце у него упало. Это был роскошный итальянский пейзаж, исполненный согласно лучшим канонам дурного вкуса. Фонтаны, горы, кипарисы, пастушок, пастушка, да еще и фавн в придачу.
— Чуть правее! — сказал Найджел. По крайней мере, он позаботится о том, чтобы эти картины хоть висели как следует.
— Послушайте, — сказал Найджел своему третьему помощнику, — сходите-ка вытрясите тряпку в окошко. А то вы просто переносите пыль с одной картины на другую.
Парень угрюмо кивнул и не шелохнулся.
Тут явился Арранке. На нем было нечто вроде полуофициального костюма, купленного в Майами: зеленый вечерний пиджак в клеточку, причем зеленый цвет чересчур яркий, и даже черные клетки казались слишком яркими. На ногах — причудливые итальянские сандалии, каких на острове отродясь никто не носил. Из нагрудного кармашка пиджака торчал нежно-лиловый платочек с красным узорчиком. Покрой пиджака был, может, и неплох, но на пузатой фигуре Арранке смотрелся ужасно — впрочем, на этой фигуре смотрелась бы разве что большая грелка для чайника. Кроме того, в правом кармане виднелась небольшая, но приметная выпуклость. Возможно, это был всего лишь пакетик печенья, но Найджел почему-то сильно сомневался на этот счет.
— А, Найджел! Я вижу, вы уже почти управились?
— Да, Эрнесто. Осталось всего две картины. Как вы думаете, неплохо смотрится?
— Великолепно! — сказал Арранке. — Я, знаете ли, бывал в музее Прадо, так многие тамошние картины этим и в подметки не годятся.
Разумеется, это было самое ошибочное суждение о произведениях искусства за последнее десятилетие — если не за весь двадцатый век, — но Найджел не нанимался учить его хорошему вкусу.
— Да, мне тоже кажется, что смотрится недурно, — сказал он, имея в виду скорее то, как были развешаны картины, чем художественные достоинства самих произведений.
— Когда управитесь, зайдите ко мне в кабинет. Ребята вам покажут. У меня для вас сюрприз.
— Очень приятно, — ответил Найджел, полагая, что речь идет о премии за проделанную работу.
— Да, кстати, — сказал Арранке, — тут на приеме присутствует ваш хороший знакомый.
— В самом деле?
— Да. Сеньор Дракониан решил нанести нам визит.
— Очень приятно, — повторил Найджел. — Я давно хотел с ним поговорить. А где он?
— Внизу, в центральном вестибюле. Угощает гостей закусками. Уверен, он будет очень рад вас видеть.
И Арранке удалился. Найджел про себя подумал, что он, конечно, малость неотесан, но по-своему очень славный малый.
Впрочем, Найджел никогда не славился умением разбираться в людях.
Когда Хоб вернулся на кухню, Хуанито подогревал горячие закуски и остужал холодные.
— А, Хоб! Ну как?
— Все отлично, — сказал Хоб.
— Послушай, не мог бы ты сделать одну вещь? Помоги Пако и Пепе достать вино из подвала. Нам нужен «Шато-Икем» шестьдесят девятого года.
— Пожалуйста! — сказал Хоб. — Мне все равно надо туда заглянуть.
Он взял у Хуанито ключ и фонарик и направился вслед за Пако и Пепе по короткому коридору к ступенькам, ведущим к еще одной двери. Хоб отпер ее и первым спустился в подвал.
Подвал, похоже, был довольно старый — видимо, он принадлежал еще фазенде, которая раньше стояла на месте отеля. Вдоль стен расположилась цепочка голых лампочек. Хоб нашел выключатель и включил свет. В тусклом отсвете можно было разглядеть, что стены подвала грубо высечены в известняке и даже неотшлифованы. Внутри было прохладно и сухо. Очень приятно после царящей снаружи жары.
Пробравшись в глубину подвала, Хоб увидел, что он переходит в естественную пещеру в скале. Вдоль стен стояли ящики с винами и шампанским. Хоб прошел мимо последнего и посветил фонариком в глубь пещеры. Проход уходил вниз, и конца ему видно не было.