— Это можно организовать, — сказал Фрамиджян. Он почувствовал себя гораздо лучше. Слава богу, всегда находится какой— нибудь выход. — Пойдемте на кухню. Я сварю кофе, и мы обо всем потолкуем.
Через полчаса, держа в руках чашку с дымящимся «эспрессо», Фрамиджян сказал:
— Итак, вы хотите прикончить Гусмана. Вот что нам надо сделать. Вы пойдете к нему как мой представитель. И договоритесь о времени и месте, где он получит оружие и передаст деньги. Как вам это нравится?
— Неплохо, — сказал здоровяк. — Совсем неплохо.
— Тогда давайте как следует обдумаем все детали. Может, поставить еще кофе? Нам придется как следует пошевелить мозгами.
Фрамиджян мог приспособиться к любой ситуации.
Гусман позвонил ровно в девять вечера.
— Как дела? — спросил он.
— Все отлично, — ответил Фрамиджян. — Лучше и быть не может.
Дуло пистолета, который держал в руке здоровяк, упиралось Фрамиджяну в левый глаз. В свете настольной лампы Фрамиджян мог заглянуть в маслянистый черно-синий канал ствола, казавшийся ему туннелем в преисподнюю. Парень помоложе сидел в кресле с томиком Аристотеля в руках.
— Нам надо встретиться, — сказал Гусман, — и окончательно обговорить детали.
— Да, — ответил Фрамиджян. — Именно об этом я и думал. Я пришлю к тебе своего человека.
— Человека? — сразу же насторожился Гусман. — А почему сам не придешь?
Фрамиджяну пришлось быстро придумывать подходящий повод. Это нечестно, что ему не дали достаточно времени, чтобы сочинить правдоподобную историю. Надо было как-то выкручиваться.
— Мне придется полежать в постели несколько дней, — сказал Фрамиджян. — Слышал когда-нибудь про подагру?
— Что это такое? — спросил Гусман.
— Болезнь большого пальца ноги.
Будь у него побольше времени, Фрамиджян посмотрел бы в словаре, как подагра называется по-испански. Хотя и маловероятно, чтобы бывший начальник образцово-показательной тюрьмы в Манагуа знал название подагры на испанском языке. Вряд ли ему приходилось с ней встречаться в период исполнения своих обязанностей.
— А… Знаю, знаю. — Гусман иногда просто поражал своей осведомленностью.
— Это наследственная болезнь. У меня иногда случаются приступы. Вот и сейчас прихватило. Сижу в постели, держу ногу на подушках и пью лекарства. Придется проваляться дня три, а то и целую неделю.
— Жаль, конечно, — сказал Гусман.
— Но по телефону мы можем разговаривать в любое время. А к тебе я пришлю Фрэнка. Это муж моей сестры. Я доверяю ему, как самому себе. Вот увидишь, он тебе понравится.
— Откуда взялся этот Фрэнк? — спросил Гусман. — Ты никогда о нем не рассказывал.
— Действительно, не рассказывал. Он американец, но все время жил с моей сестрой в Хайфе. Блюл наши семейные интересы в порту.
— А по-английски он говорит?
— Разумеется, — сказал Фрамиджян. — Я же тебе сказал, что он — американец.
— Ты уверен, что на него можно положиться?
— На все сто, — ответил Фрамиджян. — Поэтому я и приказал ему вернуться в Америку и стать моим помощником.
— Ладно, — сказал Гусман. — Пришли его ко мне завтра к обеду.
Гусман повесил трубку. Фрамиджян тоже опустил трубку на рычаг, стараясь не звенеть наручниками, которыми он был прикован к трубе радиатора. Потом поднял глаза на Поляка.
Поляк слушал весь разговор по параллельному телефону.
— Молодец, — похвалил его Поляк. — Продолжай в том же духе, если хочешь остаться в живых.
— Я же пообещал, что выполню все ваши приказания, — сказал Фрамиджян. — Может, снимете с меня наручники?
— Я не хочу вводить тебя в соблазн.
— А как насчет ужина? — спросил Фрамиджян. — Ведь пленников полагается кормить? И потом, как мне ходить в туалет?
— Обсудим эти вопросы через пару минут, — ответил Поляк. — А пока мне следует кое о чем потолковать со своим напарником. Ты не против, если мы воспользуемся твоей столовой?
— Чувствуйте себя как дома, — сказал Фрамиджян, взмахнув скованными руками.
— Все в порядке, — сказал Поляк Блэквеллу. — Завтра ты обедаешь со своей Жертвой. Знаешь, как к нему добраться?
— Я взял напрокат машину, — ответил Блэквелл.
— Отлично. Теперь слушай меня внимательно. Мне кажется, будет совсем неплохо, если ты уже завтра сумеешь прикончить Гусмана. Скажем, после кофе. И после того, как получишь у него чек. А потом положишь чек в этот конверт и отошлешь его по почте.
На конверте был указан номер почтового ящика в Моррисоне, штат Нью-Джерси. Блэквелл сунул конверт в карман.
— Я как раз хотел у тебя спросить, — сказал Блэквелл, — каким образом мне его убить? Я ведь буду находиться на его собственной территории. Поэтому, если я начну стрелять в него из пистолета, людям мое поведение покажется весьма подозрительным.
Поляк обиделся.
— Не забывай, кто у тебя Наводчик! Неужели ты думаешь, что я разрешу тебе пользоваться пистолетом в такой сложной ситуации? Ты пойдешь туда безоружным. А Гусмана уберешь при помощи одного нового способа. Тебе показывали трюк с дорожной картой?
— Мне так и не удалось пройти курс новых способов убийства, — ответил Блэквелл.
— Не имеет значения, все очень просто. Хорошо, что у меня есть с собой такая карта.
Порывшись в водонепроницаемой сумке, Поляк вытащил конверт, завернутый в промасленную бумагу. Надев перчатки, он открыл конверт и достал оттуда карту.
— Пока ничего не трогай. Вроде бы обычная дорожная карта графства Дэйд, правильно? А вот и нет. Один из краев карты острый как бритва. Весь трюк заключается в том, чтобы протянуть карту ничего не подозревающей Жертве и попросить показать то или иное место. Скажем, где находится Морской аквариум. Когда Гусман возьмет карту в руки, ты слегка дернешь за нее. Будто случайно. Край карты порежет ему палец. Такое случается каждый день, ничего особенного.
— Но в этом-то все и дело?
— Именно. Край карты пропитан веществом «Казак-3», новым советским ядом, который получают из блошиных экскрементов. Действие яда напоминает клиническую картину гриппа в сочетании с ипохондрией. Симптомы начинают проявляться только через несколько часов — так что ты сможешь спокойно уйти. В чем дело?
— Да я вот думаю, — признался Блэквелл, — что, наверное, невежливо убивать человека в первый день знакомства. Тем более после того, как он угостит меня обедом.
— Не беспокойся о манерах, — нахмурился Поляк. — Ведь ты — Охотник.
— Я знаю. Просто мне это ни с того ни с сего пришло в голову, — сказал Блэквелл.