— Рассказать тебе, где я работал раньше? — предложил Алекс.
— Нет, не надо.
— А тебе не кажется, что супруги должны интересоваться делами друг друга? — не унимался Алекс.
— Должны, наверное. Если это настоящая семья. Но к нам это не относится.
— Это верно, — тихо сказал он. — Но мне это не помешало интересоваться твоими делами. И я был удивлен, когда узнал, как выросли твои доходы за последний год.
Он что, издевается? — мрачно подумала Розмари. По сравнению с тем, что она получала в журнале, ее зарплата сократилась почти вдвое. На новом для себя поприще она сначала чувствовала себя, словно щепка, которую несет и вертит, и швыряет бурный поток. Постепенно она стала ориентироваться в деле, хотя Том до нее умудрился превратить связи с общественностью в стрельбу по движущимся мишеням: попадать ему удавалось редко, а вот распугать потенциальных клиентов оказалось очень легко. Так что на премиальные Розмари рассчитывать не приходилось.
— Этот год был очень трудным для меня, — в оправдание сказала Розмари. — Мне пришлось многому учиться.
— Да-да, я заметил. Ты оказалась очень способной ученицей, — скривил губы Алекс. — Но я думаю, что совет директоров найдет возможность облегчить тебе ношу.
Странно. На словах вроде бы он ей сочувствует. Но откуда тогда эти жесткие презрительные нотки? В его словах есть скрытый смысл, которого она не понимает. Тот же неуловимый подтекст, что почудился ей на пляже, когда Алекс так неожиданно заговорил с ней.
Розмари задумчиво сделала глоток вина, наслаждаясь изысканным вкусом. Она нервничала, но не хотела, чтобы Алекс видел это.
— Ты не слишком разговорчива, — заметил он.
— Я всегда чувствую себя немного скованно с чужими, — улыбнулась Розмари.
— Вот, значит, как ты о нас думаешь, — пробормотал Алекс.
— Честно признаться, о нас я вообще не думаю, — холодно возразила Розмари.
— И все же я — часть твоей жизни; а ты — часть моей. Так уж сложилось.
Снизу донесся звон разбитого стекла, шум и крики. Розмари взволнованно вскочила.
— Ураган! — взвизгнула она. — Здание рушится!!
— Стойка бара точно рушится, — усмехнулся Алекс. — Думаю, это беженцы решили со страху упиться до самозабвения. Так что в этой комнате тебе будет спокойнее.
— Я вполне способна о себе позаботиться! — гордо вскинула голову Розмари.
— Будем надеяться, что сегодня тебе не придется доказывать свою самостоятельность, — пожал плечами Алекс. — Но на всякий случай подкрепись. Вдруг тебе понадобятся силы!
И он протянул ей тарелку с паштетом. Розмари подозрительно взглянула на угощение, но взяла. Некоторое время они молча ели. Первой не выдержала Розмари:
— Как ты думаешь, сколько нам придется сидеть здесь взаперти?
— А тебе разве скучно? Я стараюсь как могу! Скажи, чем еще тебя развлечь, чтобы скрасить долгие часы ожидания?
Он даже не взглянул в сторону постели. Ему и не нужно было этого делать. Неуловимое движение уголком губ и сердце Розмари заколотилось, как бешеное, и кровь прилила к щекам. Она инстинктивно стянула полы халата и сразу же отругала себя за слабость — этот человек не должен знать, о чем она думает!
— Пожалуйста, не беспокойся из-за меня. Но… долгие часы ожидания — ты что, думаешь, что мы тут надолго?
— Откуда мне знать? По официальным прогнозам мы должны были бы уже лететь к Европе, но Минна, как все женщины, ведет себя непредсказуемо.
— Эта демонстрация мужского шовинизма совершенно неуместна.
— Извини. Но мне так нравится тебя дразнить. Неужели ты хочешь лишить меня этой единственной радости семейной жизни?
Но это же несправедливо! Розмари прикрыла глаза, чтобы он не видел блеснувшие в них слезы. Несправедливо! Это он сам отказался, отверг ее. И она теперь терзается воспоминаниями о самом страшном унижении в жизни! Неужели он забыл? Что ж, она не станет об этом напоминать.
Розмари решительно поднялась, запахивая поплотнее халат.
— Решила прогуляться? — сладко улыбнулся он.
— Хочу найти свою одежду, — коротко пояснила она.
— Зачем? — поднял брови Алекс. — Халат тебе очень идет.
— Я не привыкла среди дня шататься неодетая, — отрезала Розмари.
— По моим наблюдениям, ты боишься сделать лишнее движение. Но если полностью одетая ты будешь чувствовать себя свободнее, то, конечно, оденься.
— Я и не знала, что мне требуется твое разрешение.
— Разрешение не требуется, а вот добрая воля и расположение — пожалуй. И терпение, — тихо добавил он.
— Это что, угроза?
— Скорее, дружеское предупреждение. — Он улыбнулся уголками губ. — Мы оказались в необычных обстоятельствах, Розмари, так что не провоцируй меня.
— Ты сам устроил эти необычные обстоятельства! — выпалила Розмари.
— Ложное обвинение, господин прокурор! — Он шутливо воздел обе руки вверх, защищаясь. — Погода от меня не зависит!
— Какое упущение! — съязвила Розмари. — А у меня создалось впечатление, что ты можешь любого заставить плясать под твою дудку!
— Если бы это было так, — раздельно произнес он, — то мне не пришлось бы уповать на милость урагана, чтобы оказаться наедине с тобой.
Слова упали, словно камни в озеро, оставив на поверхности сознания неровную рябь. Сердце вновь беспомощно затрепыхалось, а внизу живота шевельнулось странное ощущение, от которого она непроизвольно стиснула бедра. Под плотной тканью халата ее груди напряглись. Только бы он не заметил!
Она сказала каким-то не своим голосом:
— Вот поэтому я и ненавижу эту Минну.
Старательно делая вид, что совершенно спокойна, Розмари взяла свечу, прошествовала в ванную и закрыла за собой дверь.
Она прислонилась к кафельной стене, но прохлада не успокоила ее. Она дрожала так, что ей пришлось поставить свечу на пол. Когда она наклонилась, полы безразмерного халата распахнулись, скользя по ее бедрам. Она судорожно подобрала их и запахнула поплотнее. Грубая махровая ткань коснулась напрягшихся сосков, и она застонала от возбуждения, с которым больше не могла бороться. Она поспешно открыла воду, чтобы он ничего не услышал. Сбросила с плеч халат. Из сумрачной глубины зеркала на нее смотрело ее отражение. С разметавшимися волосами, с жадно приоткрывшимися губами, с розовыми сосками, от напряжения собравшимися в маленькие вишенки. Она закрыла глаза и сжала пальцами соски. Ощущение было настолько острым, что она чуть не закричала. Непроизвольно она опустила руку, ласкающими движениями коснулась полукружий груди, живота, завитков волос внизу. Она закусила губу, раскрывая бедра и позволяя своим пальцам проникнуть туда, во влажную глубину. Медленно, нежно она проводила ладонью почти по поверхности, туда и обратно. Ей не хотелось прекращать, но она боялась проникнуть глубже, рискуя не удержаться и добраться до самого края наслаждения, которого так хочет ее тело. Она отняла руку и открыла глаза. Вновь взглянула на свое отражение. Она красивая и желанная. И ее длинные волосы, и хрупкие, тонкие руки и ноги (аистенок мой, всегда говорила мама), и даже выпирающие ключицы. Она хороша, и это его беда, что он не захотел ее. С глубоким вздохом Розмари закрыла глаза. Ей некуда торопиться. Ее тело заслуживает долгой, терпеливой ласки.