— Какая мне разница, что тебе кажется, — огрызнулась она. — Ты ничего не знаешь о моем отце, к чему он стремился, во что верил. Ты презирал его, потому что у него были деньги. И ненавидел его, потому что я любила его.

Дженнифер не договорила. Ее душил гнев. Ей казалось, еще мгновение — и она взорвется.

— Ну-ну, только не надо передергивать, — оборвал ее Мэттью. — Презирать твоего отца — это уж слишком.

— А кто, если не ты, сказал однажды, что человек с такой, как он, страстью к наживе не способен быть настоящим альтруистом. Мол, на уме у него одни только деньги.

— Зачем же вырывать слова из контекста. Я, если мне память не изменяет, сказал тогда, что никому не дано стать святым, даже твоему отцу, несмотря на все его благие начинания. Ты возвела его на пьедестал, я же…

— Ты же пытаешься его оттуда низвергнуть, — со злостью перебила его Дженнифер. — Если хочешь знать мое мнение, тебе вообще не место в совете. Этот шаг я Майклу ни за что не прощу. Ты не имеешь права…

Дженнифер осеклась, судорожно подбирая слова.

Сколько раз до этого они уже вели подобные словесные баталии? Сколько раз уже этот человек загонял ее в угол? Сколько раз ей приходилось вставать на защиту отца?

Девушка уже было повернулась, чтобы уйти прочь, но в это мгновение ее внимание привлекла машина, остановившаяся у кромки тротуара рядом с ее «понтиаком». Из машины вышла — ну конечно же! — та самая врач, которую она уже встречала у Майкла.

— Дженнифер, погоди! — попытался остановить ее Мэттью, но она с решительным видом зашагала к машине. Ее била такая сильная дрожь, что ей стоило немалых трудов вставить в зажигание ключ. Наконец мотор заурчал, и «понтиак» тронулся с места.

7

Три часа спустя, когда мисс Уинслоу вошла в свой офис в Честер-Хиллз, первое, что ей бросилось в глаза, — это лежащая на столе папка с предложениями совету, которые они подготовили вместе с Сайрусом.

Ее сердце все еще никак не могло успокоиться. Пара часов в дороге так и не помогла ей преодолеть нанесенную Мэттью обиду. А может, то была и не обида вовсе, а злость на этого самоуверенного типа. Дженнифер не привыкла, чтобы кто-то вмешивался в ее планы. Ей и в голову не могло прийти, что какой-то наглец попытается оказывать на нее давление. Однако не только этим объяснялось ее возбуждение, заставлявшее метаться по комнате с яростью угодившей в клетку тигрицы.

Да как только он посмел вмешиваться в ее жизнь, в ее личные планы? Как осмелился приказывать, что ей делать, а что нет!

Мэттью ничего не знает о проблемах маленького городка. Да и к чему ему это? Интересно, что бы он испытал, попытайся она диктовать ему какие-либо условия, встревая в его дела?

В случившемся конечно же не стоит винить Майкла. Он болен, да и вообще уже далеко не молод. Дженнифер представила себе, как ее дружок обрабатывал беднягу, проявляя чудеса красноречия, и задумалась. Вполне возможно, что Мэттью не интересуют деньги университета. Для осуществления программы помощи странам третьего мира под эгидой ООН имеются иные источники. Она мрачно улыбнулась, дав волю невеселым мыслям.

У Майкла своей семьи нет, однако он владеет внушительным пакетом капиталовложений. Кстати, она сама посоветовала ему сделать некоторые из них. Между ними уже давно существовало молчаливое соглашение относительно того, что он завещает свои деньги благотворительным фондам ее отца. Тем не менее не следует исключать того, что у Майкла в последнее время могли появиться и другие соображения.

Мисс Уинслоу понимала, что обида — не лучший советчик, что не стоит поддаваться эмоциям, но ей никак не удавалось избавиться от тревожных дум. Здравый смысл подсказывал, что Мэттью, будь он даже не самым честным человеком на Земле, не стал бы рисковать собственной репутацией, пускаясь в сомнительного рода авантюры. Деньги Майкла были лишь каплей в море по сравнению с теми суммами, которыми распоряжался мистер Эггермонт как сотрудник ООН.

Дженнифер посмотрела на письменный стол. Предполагалось, что ее встреча с Сайрусом состоится в эти выходные именно с тем, чтобы еще раз, теперь уже окончательно, обговорить все их предложения попечительскому совету. Неожиданно она почувствовала, что на глаза навернулись жгучие слезы — слезы обиды, досады и злости.

Она продолжала метаться из угла в угол, стараясь при этом не смотреть на фотографию отца, расположенную на видном месте. В свое время Дженнифер увеличила старый фотоснимок и, поместив в рамку, повесила над камином. Это было одно из ее любимых фото: на нем отец улыбался, и глаза его светились добротой. Взгляд его был устремлен на фотографа — тогда им оказался Майкл. Всякий раз, пытаясь преодолеть нападавшую на нее меланхолию, Дженнифер черпала энергию, стоя перед фотопортретом отца. Его улыбка, его исполненный теплом и любовью взгляд моментально возвращали ей вкус к жизни: дурное настроение улетучивалось, будто его и не бывало.

Однако сегодня отцовская фотография не возымела на нее желанного действия, не помогла вновь обрести душевный покой, не подарила умиротворения.

— Что ты знаешь о моем отце? — бросила она в лицо Мэттью. В принципе это было не совсем правильно. Парень в свое время презирал все то, что олицетворял собой ее отец — мир денег и престижа, мир, в котором собственность ценится гораздо выше, чем люди. Но кто сказал, что нажива была смыслом жизни ее отца? У кого повернулся бы язык назвать его бездушным дельцом? Да, он ценил деньги и умел обращаться с ними. Да, он был человек гордый, однако отзывчивый, способный к состраданию. Дженнифер не помнила случая, чтобы он остался глух к чужому несчастью. Вот почему она так страдала: двое самых дорогих ее сердцу мужчин не могли преодолеть предвзятости в отношении друг к другу…

— Папа, пойми, я люблю его, — беспомощно, чуть не плача пыталась она в свое время втолковать отцу, когда тот поинтересовался, сколько времени дочь проводит в обществе «этого оболтуса».

— Ты еще не знаешь, что такое настоящая любовь, — возражал ей отец, — ты еще слишком молода, еще совсем дитя…

— Неправда, папа. Я точно знаю, что люблю его, — твердо стояла на своем Дженнифер. — И я уже давно не ребенок. Мне двадцать один. Я вполне… взрослая.

— Взрослая? Ошибаешься. Ты еще дитя. Моя малышка.

— Ох, папа! — шептала Дженнифер, понимая, что вот-вот расплачется.

Ей так хотелось, и она прилагала к этому немалые усилия, сблизить, насколько это было возможно, отца и своего возлюбленного. Хотя в конечном счете уже тогда она прекрасно осознавала, что ничего из этого не выйдет, пустая затея. И чем больше мечтала о том, чтобы мужчины, которых она так любила, перестали видеть друг в друге соперника, тем сильнее, разделенные пропастью подозрений, которая с каждым днем становилась все шире и глубже, они ненавидели друг друга.

— Да как смеет этот легкомысленный Эггермонт уверять, что любит тебя? — вспылил как-то раз отец. — Какие у него виды на твое будущее? Какие на сей счет планы? И вообще, какое он имеет право принимать за тебя решения? Последний раз, когда я говорил с ним, этот наглец заявил мне, что как только защитит диссертацию, то сразу укатит вместе с тобой, вернее, увезет тебя в пески Сахары! В Судан, Чад или еще куда, лишь бы подальше от цивилизации!