Она была счастлива здесь эти три года, ну пусть не счастлива, но спокойна. Небогатый, на совесть выстроенный дом стал для нее убежищем и крепостью, и она полюбила его. Дядя Том построил его много лет назад на отшибе от рыбацкой деревушки, хотя друзей у него всегда хватало.
Дядя Том! Если бы он сейчас был с ней. Уж он бы знал, что делать. Он справился бы с Джанкарло.
Джилли вздохнула и выпрямилась. Как бы то ни было, она больше не та наивная беременная девчонка, ошалело выскочившая замуж за аристократа, а потом сбежавшая от него, да так ловко, что ему понадобились услуги частного детектива, чтобы найти ее.
— Неплохое убежище.
Она вздрогнула от неожиданности, так как Джанкарло подошел очень тихо.
— Как ты меня нашел?
— Твой дружок Том написал мне и все рассказал.
Все, что угодно, только не эта глупость! Том не мог…
— Том не мог этого сделать. Я тебе не верю. Он никогда бы меня не предал!
— Можешь тешить себя иллюзиями до потери сознания. Сейчас это уже не имеет значения. Кстати, можешь еще и поздравить себя с победой. У тебя здорово получилось. Сначала я думал, что у тебя случилась послеродовая депрессия, и поехал к доктору Крезо. Он сообщил, что ты уехала от него, счастливая и абсолютно здоровая, сжимая в руках целую коробку контрацептивов. Ты великая актриса, и я снимаю перед тобой шляпу. Толпа детективов и куча денег не могли помочь мне все эти годы. Мы не нашли ни единого следа. Из лондонской гостиницы ты, видимо, улетела на метле. Семьи у тебя нет, так что, полагаю, встреча с Томом стала для тебя настоящей удачей. Без него у тебя ничего не вышло бы.
Джилли хмурилась, но молчала. Странно, он все рассказывает правильно, тогда зачем врет насчет Тома? Или не врет? Том ее предал…
— Когда он тебе написал?
— Десять дней назад, уже из госпиталя. Я получил письмо только вчера. Твой Том знал, что умирает, поэтому написал мне, что любит тебя как родную, но больше не сможет заботиться о вас с девочкой…
Слава Богу! Том не мог предать, а вот заботиться о них — для него это естественно. Пусть он совершил ошибку, но виной тому была его любовь, тревога за нее и Анну-Лу.
— … Поэтому предлагает делать это мне. Как это он выразился: «у вас тоже будет шанс».
Он ехидно улыбнулся, а Джилли совершенно некстати почувствовала легкое возбуждение. Ее бывший муж, растянувшийся на стареньком диване и глядевший на нее прищуренными мрачными глазами, был слишком хорош для женщины, не видевшей его три года.
— Что ж, ты свой шанс использовал на полную катушку. Здрасте, я ваш папочка! Ты хоть подумал, что можешь ее испугать?
Словно неведомая сила взметнула его большое тело в воздух, и через миг Джилли беспомощно билась в стальных захватах его рук.
— Ты говоришь мне это, ты! Ты, лишившая девочку отца на целых три года! Ты, отнявшая у меня моего ребенка! Трахавшаяся со своим любовником, с Томом!
— Нет! Что ты говоришь, это неправда!
— Правда, правда, моя прекрасная предательница! И не надо держать меня за идиота. В доме всего две спальни.
— Да, и в одной из них две кровати. Я сплю с Анной-Лу.
— Иногда бывало и такое, не сомневаюсь. Сегодня, например, там буду спать я. Господи всемогущий, ты даже имени ее лишила! Я, ее отец, должен слушать слова моего ребенка о том, что все зовут ее Анна-Лу!
Он неожиданно замолчал и мрачно взглянул на съежившуюся в его руках Джилли.
— Знаешь, я увидел тебя сегодня на пляже и хотел убить. За годы, проведенные в аду по твоей вине. Однако теперь я думаю иначе. Я заставлю тебя страдать, Джилли, я проведу тебя через тот же ад.
И вот тут ее прорвало!
— Заставишь меня страдать?! Ты делал это с первого дня нашего брака! Я была не нужна тебе, ты хотел только ребенка. Пока ты не знал, что я беременна, ты и палец о палец не ударял, чтобы связаться со мной! Ты даже…
— Я никогда не бегал за женщинами!
— Не сомневаюсь, потому и говорю: тебе был нужен ребенок! Ради этого ты женился, ради этого бросил свою чокнутую Росарию! Ты держал меня в доме, похожем на мавзолей, а относились ко мне, как к сиротке, живущей из милости и до смерти всем надоевшей. Ты не верил ни единому моему слову, зато Росария и твоя мать были всегда правы.
— И у тебя хватает совести говорить такое?! Я дал тебе все, о чем может мечтать женщина, а ты отплатила мне бегством!
— Ты дал мне все, что угодно, кроме сочувствия, кроме понимания, кроме любви!
— Все это у тебя было, не ври, но убежала ты не поэтому. Знаешь почему? Потому что у тебя есть дурацкая, детская привычка делать абсолютно неправильные выводы из очевидных вещей! Я ведь рассказывал тебе, почему мы так относимся к Росарии, почему она живет в доме, я говорил тебе, что у нас никогда ничего с ней не было, но ты мне не верила! Посмотри на меня, посмотри мне в глаза, Джилли! Возможно, я совершал ошибки и не всегда был хорошим мужем, но неужели за это нужно было наказывать так страшно?
Он врал ей в глаза. Ведь Джилли видела Росарию в его объятиях.
Неожиданно что-то изменилось. Теперь Джанкарло был смертельно спокоен, только по лицу блуждала жестокая улыбка.
— А знаешь, что меня действительно допекло? Три года пытки, единственная фотография моей дочки на столе, бесплодные поиски по всей Англии — и тут я узнаю, что у тебя есть любовник. Дядя Том. Дядя!
— Нет! Нет, Джанкарло!
Она в ужасе попыталась сказать еще что-то, но его губы уже властно закрыли ей рот, он целовал ее грубо и жадно.
Она пыталась сражаться с Джанкарло, но тело отказывалось сопротивляться, оно стремилось в его объятия, и через секунду Джилли, сгорая от стыда, уже отвечала на его поцелуи.
— Ты обманывала меня три года!
— Нет, нет… Джанкарло!
Его руки срывали с нее одежду, резко, зло пальцы почти жестоко стискивали упругие груди, уже налитые желанием, и каждое его прикосновение рождало новую волну ужаса и блаженства. Джилли умирала в его руках, ощущала его запах, вкус его кожи, и это сводило с ума.
Она еще могла его остановить… но вместо этого обвила руками его шею и прижалась к нему.
Джанкарло смотрел на Джилли, тяжело дыша. Сорванное платье валялось на полу, единственной преградой оставалось тонкое кружевное белье. Он безжалостно разорвал его и впился губами в сосок.
Джилли со стоном откинулась назад, выгнулась дугой, уже не в силах сопротивляться этим рукам, бесстыдно раздвигавшим ее бедра, жадно ласкавшим ее плоть. Она только и могла, что простонать его имя, когда он с рычанием овладел ею, не сдерживая больше слепой, яростной, животной страсти.
Не было ни любви, ни нежности. Только грубое и яростное совокупление двух тел, ногти и зубы, спутанная буря золотых волос и зарывшееся в них, искаженное смуглое лицо мужчины, стоны и хрипы… Вершины они достигли почти одновременно и рухнули на пол.