Патавилетти опять поежился, а Гальбао поинтересовался:
— Сколько их там?
— В путь ушли больше ста пятидесяти человек, считая детей. Сколько из них добрались до Такалиды — неизвестно.
— У Патавилетти шесть десятков воинов, у меня в команде тридцать с лишним. Справимся. Только скажите, что надо делать. Ну, я в смысле, когда начинать и кого там брать?
Маг, перевернув дощечку другой стороной, исписанной так же густо, равнодушно бросил:
— Начнем перед рассветом. Мне нужен один человек. Живым. Я сам укажу на него. В остальном поступайте так, как поступаете обычно в таких случаях.
Капитан кивнул:
— Не сомневайтесь, мы знаем, как поступать с дмартами.
— Вот и замечательно. Ни на миг не забывайте, что это всего лишь дмарты. И еще… Я понимаю, как радуется моряк, когда оказывается на берегу, где есть женщины. Так вот, не позволяйте вашим людям осквернять себя. Или пусть делают это не так демонстративно, как любят они. Что сложного в том, чтобы оттащить девку в хлев и хорошенько врезать, чтоб не визжала? Конклав не одобряет связь с падшими еретиками. Я не хочу стать свидетелем подобного зрелища. Вы все поняли?
Патавилетти и Гальбао дружно кивнули.
— А теперь оставьте меня.
Дирт проснулся от холода и в первый миг удивился, обнаружив, что лежит не в доме, как обычно, а на кривой лавке, располагавшейся снаружи под стеной, чуть левее от крыльца. Поежившись, поднялся, вспомнив, что специально расположился здесь. Свежесть, которая приходит даже посреди лета незадолго перед рассветом, — лучшее средство, если тебя некому разбудить в такой час.
Смертельно хотелось поваляться еще часок, но ничего не поделаешь, нужно идти.
Поднялся на ноги, вытянулся в струну, от всей души потянулся, покрутил головой в одну сторону, потом в другую. Перед глазами чуть поплыло, но через миг это прошло, и пришла желанная ясность мыслей. Ухватил колун, который так и не отнес кузнецу, стараясь шагать бесшумно, безошибочно направился к ближнему выгону. Почуяв запах дыма, обернулся, увидел, что из трубы вылетела одинокая искра. Лэрд до сих пор не спит, продолжает сжигать бересту. Иногда на него что-то находит, становится тревожным, мрачным, торопливо уничтожает все свои записи. Это состояние у него обычно затягивается на два-три дня, после чего он начинает напрягать Дирта — просит приносить ему новые камни, над которыми потом подолгу трудится, покрывая рунами, а затем лично таскает их по округе, расставляя по какой-то лишь ему понятной системе.
Дирт подходил к последнему дому, когда различил впереди подозрительное шевеление. Замер, присел, напряг глаза, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Выручили уши, расслышав хорошо знакомое бормотание, расслабился.
— Бруни, ты что здесь делаешь в такое время?!
Хеннигвильский дурачок испуганно охнул и, коверкая слова, пробормотал:
— Кто ты?!
— Это я, Дирт. Разве не узнал?
— Дирт! — обрадовался Бруни. — Ты пришел теленочка смотреть? Давай вместе смотреть. Да?
Дирт не имел ни малейшего желания составлять Бруни компанию, но знал, что тот очень обидится на прямой отказ. С одной стороны, кому какое дело до обид дурачка, но с другой — Бруни был безобиден, жизнерадостен и никогда не отказывал в помощи, если требовалась грубая, не рассуждающая, рабочая сила. Мысли его были просты, открыты, искренни, он ни разу даже в малости не пытался соврать. По-своему идеальный человек, некрасиво такого обижать. Чем тогда Дирт будет лучше тупых мальчишек, которые насмехаются над скудоумным?
— Бруни, ночь на дворе. Спать надо, а не бродить.
— Я спал на сеновале. Проснулся. Холодно, и комары кусаются. Не хочу больше спать. И я поймал мышку. Она бегала по мне. Маленькая, наверное, замерзла. Жалко ее стало, отпустил, и она убежала.
— Правильно, мышка тебе ничего плохого не сделала.
— Посмотрим теленочка?
— С радостью, но потом. На охоту иду, в такое время дичь выбирается, ты же знаешь.
Дурачок помрачнел и умоляюще произнес:
— Не ходи в лес. Темно там, страшно. Демоны.
— Я не буду в него забираться. По краешку пройдусь, — как можно убедительнее заверил Дирт.
— Да. Так и сделай. И Зверь тебя не съест. Он ведь не может выходить из леса. Так все говорят. Правда?
— Правда-правда. Иди на сеновал, дальше спи. А потом, днем, сходим вместе посмотреть на теленка.
— Не хочу на сеновал, — закапризничал Бруни. — Сено плохое, вонючее оно, и мыши бегают по мне, и комары кусаются, а потом все чешется. Я свежее сено люблю.
— Нового сена еще нет. Иди в дом поспи на лавке, что у стены. Она у вас хорошая.
— Так где мне спать? — растерялся дурачок.
— Лучше в доме. Там тепло.
— Да, Дирт, там тепло. Пойду я тогда.
— Иди. И под ноги смотри. Темно очень, споткнешься об крыльцо.
— А ты точно пойдешь теленочка смотреть?
— Точно.
— А смеяться не будешь?
— Разве я смеялся когда-нибудь? Конечно, не буду.
— Ну тогда я пойду.
— Иди уже.
Проводив Бруни взглядом, Дирт подумал, что тот может рассказать кому-нибудь о ночной встрече. Дурачок любил рассказывать всем о том, что видел, но и быстро забывал все на свете. Если и сохранится что-то в голове, так это намерение посмотреть теленка. Вряд ли вспомнит, что видел охотника, направлявшегося в сторону леса с колуном в руках.
Да и пусть. Даже если расскажет, никто не поверит. Подумают, что напутал или принял сон за явь. Зачем охотнику колун? Смешно. Что взять с дурачка?
Далеко за спиной послышался стук по дереву. Похоже, рыбаки возятся с лодкой. Не один Дирт поднялся рано, им каждый день приходится вставать в такую пору, отдыхают только в непогоду.
Хватит стоять, у него еще куча дел впереди.
* * *
Русалочку оставили в десятке шагов от опушки, привязав за веревку к глубоко вбитому колу. Корова стояла на месте, монотонно пережевывая жвачку, но, почуяв Дирта, испуганно всхрапнула. Боится, не понимая, почему ее оставили здесь одну, в темноте, а не загнали в хлев вместе с подружками, как бывало обычно.
Дирт, приблизившись, погладил Русалочку повыше носа. Успокоившееся животное никак на это не отреагировало.
— Русалочка, прости меня за то, что я сейчас сделаю. В этом нет моей вины. Преподобный Дэгфинн решил, что тебя надо принести в жертву, а твое мясо спасет селение от голода. Ненадолго спасет, но сейчас ведь лето: щавель, крапива, ревень. Хеннигвиль продержится несколько дней, у мамы младшего Мади появится молоко, и он тогда точно выживет. Ты же знаешь, что у нас многие дети умирают, плохо, если и с ним такое случится. Ты поможешь нам. А там рыба вернется к берегу, а может, мы убьем кита, такое ведь не один раз бывало. Ты, Русалочка, спасешь множество людей. Они будут тебе очень благодарны. Это хорошая смерть. Правильная. И тебе не будет больно. Обещаю.