Я протянул руку, поднял меч, вынул из ножен.
Когда я взял его, замахнулся, ударил en garde, сделал выпад, сближение — вспыхнуло ощущение силы. Ожил спикарт, центр паутины сил. Я опустил взгляд во внезапном смущении….
— И клинок отцовский, — сказал я, возвращаясь к алтарю и вкладывая меч в ножны. Расстался я с Грейсвандир очень неохотно.
Как только я вернулся, Глайт спросила:
— Это важшшно?
— Очень, — сказал я, пока путь сжимал меня и отбрасывал обратно на вершину дерева.
— Что теперь, массстер Мерлин?
— Я должен попасть на ленч к матери.
— В таком ссслучае, лучшшше бросссь меня здесссь.
— Я могу вернуть тебя в вазу.
— Нет. Я давно не уссстраивала засссад на дереве. Это будет прекрасссно.
Я вытянул руку. Глайт расплелась и утекла в мерцающие ветви.
— Удачччи, Мерлин. Посссети меня.
А я спустился с дерева, всего лишь раз зацепившись штанами, и пошёл по коридору быстрым шагом.
Два поворота спустя я подошёл к пути, ведущему в главный зал, и решил, что лучше пройду здесь. Я шнырнул в него и выскочил возле массивного очага — высокие языки пламени сплетались в косички — и медленно обернулся, обозревая необъятную комнату и пытаясь выглядеть так, будто я стою и жду здесь уже очень долго.
Кажется, наличествовала только одна персона — моя. Которая, по краткому размышлению, должна производить диковатое впечатление на фоне огня, ревущего так изящно. Я привёл в порядок рубашку, отряхнулся, пробежал расчёской по волосам. Я вёл смотр ногтям, когда опознал вспышку движения на самом верху огромной лестницы, громоздящейся по левую руку.
Вспышка явилась снежной бурей внутри десятифутовой башни. В центре её танцевали, потрескивая, молнии; льдинки позвякивали и рассыпались по лестнице; перила покрылись инеем, когда она прошла мимо. Моя мать. Кажется, она увидела меня в то же мгновение, как я увидел её, ибо она приостановилась. Затем буря свершила круг по ступеньке и начала спуск.
Спускаясь, она плавно меняла и форму, черты лица менялись почти на каждом шагу. Я начал изменение в тот миг, когда увидел её, и, по-видимому, она взялась за то же, когда увидела меня. Как только я сообразил, что происходит, я смягчил собственные потуги трансформации и отменил их хилые результаты. Я и не предполагал, что она снизойдёт до того, чтобы приноравливаться ко мне, во второй раз, здесь, на её собственных игрищах.
Перевоплощение завершилось, когда она достигла самой нижней ступени, став миловидной женщиной в чёрных брюках и красной рубашке с широкими рукавами. Она снова посмотрела на меня и улыбнулась, подошла ко мне, обняла.
Было бы бестактно утверждать, что я хотел трансформироваться, но вот забыл. Или сделать любое другое замечание на эту тему.
Она отвела меня на расстояние руки, опустила взгляд и подняла его, покачав головой.
— Ты что, спал в одежде до или сразу после исступлённых тренировок? — спросила она меня.
— Неласковое приветствие, мама, — сказал я. — Просто по пути я остановился осмотреть достопримечательности и влип в пару проблем.
— Ты потому и опоздал?
— Нет. Я опоздал, потому что зашёл на нашу галерею и задержался там дольше, чем рассчитывал. Да и не очень-то я опоздал.
Она взяла меня за руку и развернула.
— Я прощу тебя, — сказала она, увлекая меня к розово-зелёной с золотыми прожилками путевой колонне, установленной в зеркальном алькове через комнату направо.
Я чувствовал, что от меня не ждали ответа, и не ответил. Мы вошли в альков. Я с интересом ждал, проведёт она меня вокруг столба по часовой стрелке или против.
Против стрелки, выход наружу. Все страньше и страньше.
Мы отражались и переотражались с трех сторон. Такова была комната, из которой мы вывалились. И на каждом обороте, что мы делали вокруг столба, вздувался следующий зал. Я наблюдал изменения, словно в калейдоскопе, пока мать не остановила меня перед хрустальным гротом у подземного моря.
— Много времени прошло с момента последних воспоминаний об этих волнах, — сказал я, делая шаг вперёд на снежно-белый песок, в хрустальный свет, напоминавший костры, солнечные отблески, канделябры и дисплеи на жидких кристаллах, всевозможных размеров и бескрайних возможностей, кладущих скрещённые радуги на берег, стены, чёрную воду.
Она взяла меня за руку и повела к приподнятой и обнесённой перилами площадке на некотором удалении справа. Там стоял полностью накрытый стол. Внутреннее пространство ещё большего сервировочного столика занимала коллекция подносов, накрытых колпаками. Мы взошли по небольшой лестнице, я усадил маму за стол и решил проинспектировать пряничные избушки по соседству.
— Сядь, Мерлин, — сказала она. — Я обслужу тебя.
— Обалденно, — ответил я, поднимая крышку. — Я уже здесь, так что первый раунд будет за мной.
Дара встала.
— Тогда шведский стол, — сказала она.
— Годится.
Мы наполнили тарелки и двинулись к столу. Как только мы уселись, — секундой позже — над водой разветвилась слепящая вспышка, высветившая изгибающийся аркой купол пещерного свода, похожего на ребристый желудок громадного зверя, готового переварить нас.
— Не гляди так перепуганно. Ты же знаешь, так далеко молниям не зайти.
— Ожидание громового удара гасит мой аппетит, — сказал я.
Она засмеялась одновременно с далёким раскатом грома.
— Теперь все в порядке? — спросила она.
— Да, — отозвался я, поднимая вилку.
— Странных родственников даёт нам жизнь, — сказала она.
Я посмотрел на неё, пытаясь разгадать сентенцию, но не сумел. И ничего кроме:
— Да, — сказать было нечего.
Она мгновение изучала меня, но я сидел с невыразительной миной. Так что:
— Когда ты был ребёнком, то всегда отвечал односложно, как знак капризной раздражительности, — сказала она.
— Да, — сказал я.
Мы принялись за еду. Над неподвижным, тёмным морем полыхнуло ещё. При свете последней вспышки мне показалось, что я увидел далёкий корабль: все чёрные паруса подняты и наполнены ветром.
— У тебя уже было свидание с Мандором?
— Да.
— Как он?
— Отлично.
— Что-то беспокоит тебя, Мерлин?
— Много чего.
— Скажешь матери?
— Что, если она часть этого?
— Я была бы разочарована, если бы не была ею. Все-таки, сколько ещё ты будешь вспоминать историю с ти'га? Я сделала то, что считала правильным. И по-прежнему думаю, что права.