Есть мечта у меня: понести свет истинной веры в страну сию, именуемую Землей. Ибо многочисленны варвары, населяющие ее, тучны пастбища их, обширны поля — но неведомо им, убогим, Слово Господа.
Понадобились бы мне братья, грамоте земной обученные, опытные в споре и в искусстве ратном, дабы говорили они с варварами на языке их.
Также спешу сообщить Вашему Высокопреосвященству, в дополнение к предыдущему донесению своему, что дивные устройства землян в обращении просты на изумление. Ни малейшей нужды нет знать, как работают они, достаточно умения «нажимать на кнопку», в коем высоком искусстве мы изрядно преуспели.
Теперь относительно вопроса Вашего. Управляется страна сия неким Всемирным Советом, наподобие Соанской Конференции негоциантов.
Размещается пресловутый Совет в здании зело обширном, в Столице. Поразило меня немноголюдие в Совете том. На мой же вопрос было отвечено, что работают тяжко члены Совета, оттого и не могут присутствовать неотлучно. Спросил я тогда, зачем же выстроено здание столь великое и бывает ли, что собираются все члены Совета.
На сие получил ответ, что «полный Совет собирается лишь в чрезвычайных случаях, как неизвестная опасность Земле».
В заключение же желал бы поведать случай столь же куриозный, сколь и поучительный, со мною приключившийся. Видел я еретика и крамольника дона Румату Эсторского…
И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет,
Тебе найдется место у нас, дождя хватит на всех.
Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене,
Прислушайся — там, за окном, ты услышишь наш смех.
Закрой за мной дверь. Я ухожу.
Виктор Цой
32–33 год
…Дорога. Шершавая и теплая, как спина доброго дракона. Гитара за спиной. Все.
Абсолютно свободен.
Далеко наверху — бездонное синее небо в ярусах облаков. Шелестит, проплывая мимо, древний лес. Теплый ветер играет длинными волосами. Далеко позади оставались Город, Институт, шесть вычеркнутых из жизни лет… Он лежал на спине, смотрел в небо и тихо перебирал струны. Стереть себя и нарисовать сначала… Жизнь лежала впереди чистым листом.
Дорога несла и других людей. Внезапно Антон обнаружил, что распалось постоянно окружавшее его кольцо жалости и опущенных глаз. Он не был больше залитым кровью кошмаром, шесть лет назад вырвавшимся на экраны планеты. И не хотел оставаться сломанной марионеткой.
Мир сверкал яркими красками, как бывает после тяжелой болезни.
Он пел старые, очень старые песни, авторов которых часто и не помнил.
Люди останавливались, садились рядом…
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг,
Оттого, что убили его, не тебя.
Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал,
По оскалу забрал — это смерти оскал,
Ложь и зло, погляди, как их лица грубы,
И всегда позади воронье и гробы.
И, прищурившись, тихо кивал головой мрачнейший Десантник с тремя звездами на рукаве, вспоминая что-то.
Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если, руки сложа, наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил с подлецом, палачом,
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем.
…Через два дня он встретил попутчиков.
— Wie heissen Sie? — Здоровенный рыжебородый детина, гитара в его руках казалась скрипкой.
— Ru…
Странная штука — интерференция языков. Вместо немецкого память услужливо подсунула арканарский. Только не хватало еще представиться известным всей планете душегубцем.
— Rubi?
— Nein… [5]
— A! Rudi! — радостно взревел рыжебородый, махая рукой второму верзиле. — Willi! Das ist Rudi! [6]
…Вот так Антон и познакомился с Арни и Вилли — нуль-физиками, прямо с Радуги. После десяти лет штурма и натиска Нуль-Т перекочевала в надежные руки инженеров, а физики вкушали заслуженный отдых. Конкретно эти двое намеревались совершить кругосветное путешествие, не слезая с Дороги. Заниматься они соглашались только тяжелой физической работой, а разговоры о работах по физике пресекали в зародыше.
…В путь они двинулись втроем.
Много нового о Земле узнали они за этот год. Поливая потом узкие террасы в Гималаях, где выращивались лучшие магустины, а любые киберы самое большее через полчаса усеивали своими обломками скалистое дно ущелий. Лихо перебрасывая тяжеленные нестандартные контейнеры в космопорту Благовещенска.
Выталкивая на раз-два-взяли снегоход на шоссе у Берингова туннеля.
А дорога-дракон несла их все дальше. Люди собирались, чтобы слушать их песни, а мимо проплывали амазонские джунгли и сады Сахары…
А однажды настало время расставания.
— Ну, Руди, наше путешествие закончено. Оставим грязную работу питекантропам: труд делает обезьяну человеком. Arbeit macht frei. [7] Нуль-физика зовет! Ты-то чем займешься?
— Не знаю пока… Пройду вначале свою кругосветку.
…Без физиков стало хуже. Игры закончились, Антон прямо-таки шкурой чувствовал, как непонятная сила властно тянет его куда-то вниз. Все чаще он знакомился со странными людьми, про которых ни разу не слышал до того. Их было много, и они были очень разными: бывшие Десантники, звездолетчики, ученые.
Объединяло их одно — кровь. Большинство не любили говорить об этом. Некоторые пытались оправдаться. Другие, напротив, были беспощадны к себе.
Сильные люди, сломанные своей совестью… Чаще всего не виновные в происшедшем много лет назад. Охотник, некогда принявший за дичь инопланетчика. Аварийщик, не успевший вовремя. Пилот «Хатанги» («Пятьсот человек, Руди — это было страшно! Пятьсот человек! Если б только я не начал поворот…»).
Или нуль-физик Скляров, считавший себя виновным в гибели двенадцати детей. Как — Антон не понял..
И всех их закручивал невидимый водоворот, затягивая на дно.
Это был какой-то особый мир, бок о бок существовавший с солнечным Полднем Земли — и не пересекавшийся с ним. В мире этих людей всегда была ночь. Мир обожженных Фронтиром, так и не сумевших вернуться оттуда, где все настоящее — и опасность, и смерть. Может быть, их еще можно было спасти, если б каждый не вынес себе вердикт «Виновен» и не подписал своего приговора.