Тем не менее из гостиной раздавался звон посуды, и когда Кэти подошла к дверям, то из них с пустым подносом вышла пожилая, седовласая женщина. Она бросила взгляд на Кэти, потом на ее молоток и уплыла в сторону кухню.
В полном оцепенении Кэти уставилась ей вслед, пожала плечами и поднялась к себе в комнату.
Бросив молоток на кровать, она подошла к окну и стала смотреть через поля на черно-белый дом. В саду никого не было видно, но собаки яростно носились по лужайке. «Как звали ту девушку?» — подумала она. Как было бы хорошо, если бы они стали друзьями. С теплым чувством, которого она не подозревала в себе, Кэти вышла из комнаты и направилась по коридору к комнате Чарльза.
— Можно мне войти? — И, не дожидаясь разрешения, она открыла дверь.
— Нет!
Она отпустила ручку двери, словно та была раскаленная, и в недоумении помедлила минуту. Затем она попробовала еще раз:
— А теперь можно?
Чарльз подошел к двери, плотно запахивая на себе халат.
— Что… Что тебе нужно? — закричал он, рассерженно глядя на нее. — И с чего ты решила, что можешь заходить в мою комнату?
— Я не заходила в вашу комнату. Вы не дали мне такой возможности. Могу я войти сейчас?
С безнадежным вздохом Чарльз распахнул дверь пошире, и она проскользнула мимо него. Сбросив с себя туфли, она забралась на кровать и подобрала под себя ноги уютным и привычным образом. Чарльзу оставалось только смотреть во все глаза.
— Эта седоволосая леди горничная или она и есть миссис Блайт? — спросила она, поглядывая на Чарльза и размышляя, не принадлежит ли он к тому типу людей, которые всегда по утрам в плохом настроении.
— Миссис Блайт, должно быть, все еще в своей постели.
— Значит, это другая, не та, которую я видела вчера вечером?
— Я полагаю, что ты говоришь об Элис?
— Так ее зовут? Ну, дядя Чарльз, с ней что-то не так. Она вела себя самым странным образом, и я даже подумала, ну, нет ли у нее чего-нибудь на уме.
— Вероятно, у многих людей что-то есть на уме. Что касается того, что с ней что-то не так, то я не совсем понял. — Он остановился, глядя на нее, в некотором замешательстве. — Что значит — она вела себя странным образом?
Кэти развела руками.
— Когда я вошла, она просто посмотрела на меня как на зачумленную и пошла прочь. Было похоже, будто она решила, что я привидение.
— Чушь! Ты воображаешь себе бог весть что. Тебе следовало заговорить с ней; должно быть, она ожидала, что ты это сделаешь.
— Она не дала мне и шанса сказать хоть слово — и Купер вел себя так же.
Чарльз, который направлялся к окну, чтобы открыть занавеси, резко повернулся:
— А что такое с Купером?
— Мне кажется, я расстроила его вчера вечером. Когда он заметил, что коробки слишком тяжелые, я сказала, что там хранятся окаменелости, а он, наверное, ожидал, что я объясню ему, что это такое. Когда я увидела его несколько минут назад, он убежал и запер за собой дверь — я даже не успела сказать ему «доброе утро» или что-нибудь другое. Хотя он казался таким бледным, — добавила она озабоченным голосом. — Поэтому я решила, что ваш садовник, должно быть, заболел… Как вы думаете, он действительно мог бы заинтересоваться моими окаменелостями? Надеюсь, что нет, так как я не хотела расстроить его.
— Я совершенно уверен, что Купер последний человек на свете, кого могли бы заинтересовать твои окаменелости, — сухо заметил Чарльз. — И я также уверен, что ты слишком полагаешься на свое воображение. Нет ничего особенного ни в Элис, ни в Купере. — Он отодвинул в сторону занавеси, пропуская в комнату солнечный свет. — А теперь убирайся. Мне нужно одеться.
Кэти еще удобнее устроилась на кровати.
— Все в порядке, — любезно пробормотала она. — Я не возражаю.
— Что ты сказала?
— Вы можете одеваться. Я не возражаю. Я всегда болтала с Полем, когда он одевался.
— Не хочешь ли ты сказать, что сидела и наблюдала, как одевается твой отец! — воскликнул он после изумленного молчания.
— Я не наблюдала. — Кэти улыбнулась. — Мы просто разговаривали в это время. Вам придется немного изогнуться под халатом, но вообще это довольно легко. Так делал Поль, и я тоже так делаю.
— Я не Поль, — резко оборвал ее Чарльз, — и у меня нет привычки одеваться в присутствии странных особ женского пола. Вон! — Он указал на дверь.
Кэти соскочила с кровати, подобрала свои туфли и в недоумении уставилась на него.
— Я не странная особа, — запротестовала она. — Я ваша племянница.
— Какая разница?
— Ну, мы родственники, так что разница есть.
— Мне кажется, — сказал он тем же резким тоном, — что твой отец понятия не имел, как нужно воспитывать дочь. Он не имел права одеваться в твоем присутствии, а то, что тебе разрешалось переодеваться в его присутствии, — это просто отвратительно!
— Это неправда, — возразила она с растущим недоумением. — Поль воспитывал меня с колыбели; ему приходилось все делать для меня, пока мне не исполнилось шесть или семь лет, не помню. Поэтому он не считал, что я должна стесняться его, когда стала в состоянии сама следить за собой.
— Может, и нет, — устало заключил Чарльз. — Но теперь ты женщина и знаешь меня меньше чем двадцать четыре часа. Кроме того, я думаю, ты прекрасно понимаешь, почему мы не должны заскакивать друг другу в спальню. В общем, я не желаю слышать об этом ни сейчас, ни в какое другое время. Закрой за собой дверь.
С глубоким вздохом Кэти сделала несколько нерешительных шажков к двери, после чего повернулась:
— Я боюсь встречаться с Берил и тетей Мойрой, потому что я не знаю их. Я хочу спуститься вниз с вами.
— Тогда оставайся в своей комнате, а я зайду за тобой, когда буду готов.
— И еще я хотела рассказать вам о тех людях, которых встретила сегодня. Они живут в черно-белом доме вон там. Леди сказала, что они были вашими друзьями.
— Дины? — В его глазах засветилось любопытство, и он добавил: — Расскажешь об этом за завтраком.
Переполох начался, когда Элис заявила о том, что уходит. Чарльз спустился вниз, предварительно зайдя к Кэти и сообщив, что он готов. Не успел он переступить порог гостиной, как Элис сообщила ему, что уходит от них в конце недели.
— Что за новость! — нахмурился он. — Вас что-то расстроило?
Ни он, ни Элис не заметили Кэти, появившуюся в дверях гостиной.
— Вам что-нибудь сказала миссис Блайт? — добавил он.
Кэти решила, что для него привычное дело разбирать жалобы слуг на свою мачеху. Это явно выглядело таким образом.
— Нет, дело не в этом. Я больше не чувствую себя в безопасности, сэр. Никто из нас не чувствует.