– Такой молодой. Такой молодой.
Ее сын, погибший в семнадцать лет. Старший сын, убитый младшим.
– Я знаю. Мне тоже тяжело.
Кажется, она не слышит моих слов.
– …Ты думаешь, малые дети, ничего не понимают. Всё они понимают, даже когда еще ползунки. Мне бы это раньше уяснить. Уйти от этого мерзавца. А я не думала… представить не могла.
Она кладет снимок и сцепляет руки, водя изуродованным мизинцем по большому пальцу.
– Мам!
Она поднимает голову. Я стою в дверях.
– Роб? – спрашивает она. – Роб, что ты наделал?
Она с трудом встает и идет ко мне, хмуря брови.
– Мама, это я, Карл.
Иду к ней. Мы останавливаемся посередине комнаты.
– Карл, – повторяет она, будто силится вспомнить. – Карл!
Ее лицо светлеет.
Она берет меня за руки и, кажется, возвращается в реальность.
– Эта девочка ушла? – спрашивает мама, глядя мне за спину.
– Да. Ты много слышала?
Мама смотрит на меня. Чувствуется, ей неловко.
– Достаточно.
– Ты собираешься меня выдать? Рассказать другим? Сообщить в полицию?
– Зачем? – удивляется она.
– Ты знаешь причину. Я… его убил.
– Это несчастный случай, – упрямо твердит мама.
– Нет, мама. Это что угодно, только не несчастный случай. Если ты заявишь на меня, я даже не рассержусь.
– Карл, у нас так не принято. В нашей семье. Мы не разбалтываем семейные тайны. И не стучим копам. – Она устало смотрит на меня. – И потом, какая мне была бы польза? Я и так потеряла одного сына. Не хочу терять второго.
Она крепче обхватывает мои руки. Я чувствую ее укороченный мизинец, более ровный, чем остальные пальцы. Конечно, он же без ногтя. Я задыхаюсь, словно от удара под дых. На меня вдруг наваливаются страдания, которые она столько лет носила в себе.
– Ты сделал то, что должен был сделать, – говорит она. – Помешал ему сотворить зло.
– Но я не хотел… Совсем не хотел…
– Знаю. Может, это был конец. Полный конец насилию. Будем надеяться.
Конец. Значит, было и начало? Когда все началось?
Я поднимаю наши руки. Поворачиваю ее ладонь вверх.
– Мам, Роб однажды рассказал мне про твой мизинец.
Она смотрит на меня и сразу же отворачивается. Как Нейша.
– Ты был совсем несмышленыш. А Роб… Роб все видел. Лучше бы ему не видеть! Это несчастный случай. Один из многих. Стоило твоему отцу под завязку набраться в пабе и…
У нее дрожат уголки рта.
– Мама, ты не волнуйся.
Она качает головой.
– Я уже и думать забыла. Это было очень давно.
Я по-прежнему держу ее ладонь, а та дрожит. Тогда я обвиваю ее руки вокруг своей талии, а сам обнимаю за талию ее. Мы стоим, крепко прижавшись друг к другу, покачиваясь из стороны в сторону, мама дрожит всем телом и плачет, уткнувшись мне в плечо.
Может, это действительно конец. Конец жестокости и насилию в нашей семье. Маме хочется в это верить, но сегодня Роб опять был здесь. Маячил за паутиной дождя. И злился. Ничего не кончилось. Сегодня я почувствовал: до финала еще далеко.
Я стою в ванной лицом к душу, прикрепленному на стене.
Роб.
Он появляется, когда я мокрый.
Когда я сухой, исчезает.
Вот так. Я это понял.
Кран. Дождь. Вода, пролившаяся на пол из ведра.
Капля воды на столе. Коснувшись ее, я услышал голос Роба.
Это не просто вода, налитая в ванну. Через воду Роб устанавливает контакт со мной.
Почему-то на маму или Нейшу это не распространяется. Только на меня.
Если я прав, он придет ко мне. Не сейчас, когда набираю воду, а когда войду в нее. Когда намокнет кожа.
У меня сосет под ложечкой. Что я делаю? Он меня ненавидит. Он зол, сильно зол. Два раза нападал на меня. От этой мысли мне сводит плечи.
Но разве он может причинить вред? Он мертв. Мне ничего не стоит его прогнать. Закрою кран, насухо вытрусь, и он исчезнет.
Глубоко вдыхаю, сбрасываю одежду и вхожу в ванну. Между плитками выразительно чернеет плесень. Я снимаю с рогульки головку душевого шланга. Прислонившись к стене, отворачиваю кран и направляю струю в решетку слива.
Ноги намокают. Внимательно оглядываю ванную. Никакой опасности. Вода тепленькая. Откручиваю сильнее кран горячей воды и поливаю колени.
Где же он?
Поднимаю душ над головой и закрываю глаза. Вода хлещет на лоб и несется вниз. Меня окутывает облаком пара. Горячая вода успокаивает. Наверное, я все себе придумал. Наверное, это лишь игры воспаленного разума. В глубине души я отчаянно не хочу, чтобы он появился. Тогда я наконец-то смогу отмыться. Ощупью беру флакон с шампунем, прыскаю на волосы и взбиваю пену. Детский шампунь. Не знаю, почему мама до сих пор его покупает. Он пахнет бананами и дыней. Наверное, так заблагоухает, если устроить погром во фруктовом отделе супермаркета. Запрокидываю голову. Вода смывает пахучую пену. Ее пузырьки скользят по коже, и мне это нравится.
И вдруг вода становится холодной как лед. Меня словно бьет током. Вскрикиваю, открываю глаза, их щиплет от остатков пены, и я вынужден снова зажмуриться. Быстро смываю пену с лица. Вода не только холодная, но и зловонная. Я боюсь, как бы меня не вырвало.
Потом открываю глаза и сквозь струи воды вижу его. Очертания размыты и искажены. Вокруг коричневатая дымка, но я знаю: это он.
Почти рядом.
Вода не отталкивается от его тела и не стекает вниз, как у меня. Она течет сквозь него. Я даже вижу черно-белый узор стенных плиток.
Он смотрит на меня.
Он не произносит ни слова. На месте глаз черные дырки, и в них столько злобы, что хочется отвернуться. Мне нужно отвернуться. Но я не могу. Парализован чувством вины.
Кажется, я заперт с ним в его маленьком пространстве. Мы в пещере с крепкими стенами, и она залита водой. Вонючей. Я задыхаюсь от ее зловония. Мы оба молчим и смотрим друг на друга.
Я бессилен что-либо сделать.
Мне необходимо что-то вспомнить, но что именно – я не знаю.
Вода хлещет по голове, проделывая дыру в моем черепе. Теперь мне холодно не только снаружи. Стужа проникает внутрь, растекаясь по костям и мышцам. От нее мне больно. Тело пропитывается болью.
Мне не вспомнить что-то важное. Я это знаю, но ничего не могу сделать. Воспоминание ушло.