Я вставляю ключ в замок входной двери. Меня трясет. Открыв дверь, пропускаю маму вперед. У нее все руки заняты цветами. Я возвращаюсь за оставшимися, вношу их в прихожую. Воздух внутри дома спертый: дух въевшегося табачного дыма и пива. Иду за мамой на кухню. Там все серое: столы, шкафы. Маленький обеденный стол вплотную придвинут к стене.

Мама опускает цветы на пол и поворачивается к холодильнику. Открывает дверцу. Мне издали видно, что внутри: две упаковки пива по шесть банок в каждой, полпинты молока, бутылка кетчупа и бутылка коричневого соуса.

Мама достает банку пива, быстро вскрывает, запрокидывает голову и вливает в себя содержимое. Ее горло пульсирует. Она жадно глотает пиво, пока не опустошает банку до дна. Потом достает другую.

– Хочешь? – протягивает банку мне.

– Сейчас возьму, – отвечаю я.

Мне уже тошно от возвращения в эту трущобу. Я ставлю цветы на стол и беру банку. Открываю, делаю глоток. Во рту горько, а в голове вспыхивает новый эпизод.

Я валяюсь на траве. У ног плещется вода. Рядом несколько парней, и один похож на меня. Мы выпиваем, по-глупому подражая взрослым. Футболки сняли, подставив тела солнцу. Оно приятно согревает мне лицо и плечи. Я лежу, упираясь локтями в колкую траву. Парень глубоко затягивается сигаретой и выпускает дым в сторону озера.

В горле встает комок. Кажется, меня сейчас вытошнит. Я с усилием глотаю, проталкивая пиво внутрь. Мама присосалась ко второй банке так, будто это не пиво, а лекарство, от которого зависит ее жизнь. Допив, отодвигает пустую банку в сторону. Дверца холодильника по-прежнему открыта. Мама тянется за третьей порцией.

– Возьми мою, – предлагаю я.

Зачем открывать новую, когда моя почти полная?

– Нет, она твоя. Пей сам.

И достает третью банку, которую ждет судьба двух первых. Можно подумать, мама соревнуется с кем-то на скорость. Я держу банку в руке, но больше не пью, наблюдаю за матерью.

– Мам…

Я хочу ее остановить, рассказать о солнце и воде. Хочу спросить о парне. Он был удачлив. Такие если падают, то встают на ноги. Удачливость кошки. Говорят, кошка всегда приземляется на лапы.

Мой брат.

Роб.

– Чего тебе? – спрашивает мама.

– Мы можем… можем просто поговорить?

Она бросает на меня быстрый взгляд и тут же отворачивается. Словно животное, загнанное в угол. Кажется, само предложение поговорить ее пугает.

– Карл, я устала. Это был сущий ад… Дай мне спокойно пива попить. Мы потом поговорим. Обещаю.

– Но…

– Не начинай, Карл. Мне надо прийти в себя, – раздражается она.

Чувствуется, она на грани. Только бы снова не заплакала. Я отступаю, пропускаю маму в гостиную. Там она садится на диван с банкой пива в руке. Остальные на полу, поставлены так, чтобы дотянуться. Я стою в дверном проеме. Мама на меня не смотрит и не пытается со мной заговорить.

– Мам, – окликаю ее я.

Прошло несколько минут. Сейчас она напьется и заснет, а я представления не имею, где моя спальня.

Мама удивленно поворачивается. Похоже, она забыла обо мне.

– Что?

– Где я сплю?

Она поднимает на меня взгляд, пытаясь вникнуть в смысл вопроса.

– В своей комнате.

В ее интонациях отчетливо звучит: «Какой же ты идиот».

Тема закрыта. Дальше спрашивать бесполезно. Мама отворачивается, утыкается в экран невключенного телевизора. Мне становится тяжело в ее присутствии. Куда пойти? Очевидно, что на первом этаже спален нет. Бреду на второй и где-то посередине лестницы останавливаюсь. Казалось бы, чего проще: поднялся и открыл дверь своей комнаты. Только не мне. Я медленно переставляю ноги.

Я будто проник в чужой дом и теперь пытаюсь разобраться, что к чему.

Поднимаю голову: передо мной три двери. Я замираю на месте. В одной двери почему-то три большие дырки. Интересно, откуда они? Слышатся звуки ударов. Дырки пробил Роб.

Одна, вторая, третья. Кулак Роба яростно обрушивается на дверь. Затем он стремительно поворачивается и тем же кулаком бьет меня по лицу.

Я сажусь на пол. Отхлебываю пива.

На что же он тогда так рассердился?

Еще глоток и еще. Я наедине с пивом, лестницей и темнотой. Сижу пью, пока не опустошаю всю банку. Пиво тяжело булькает в животе, но хмель делает свое дело. Я немного расслабляюсь. Как и мама, чувствую усталость. Сейчас бы прилечь. Вперед, Карл. Я ставлю пустую банку на ступеньку, встаю и прохожу оставшийся путь до второго этажа, упираясь руками в стены. Поверхность шершавая, она меня успокаивает. Сколько раз я вот так ходил, ощущая ладонями шершавость стен? Может, всегда так делаю, когда поднимаюсь?

Иду по коридору. Дверь первой комнаты открыта. Внутри двуспальная кровать. На полу валяется женская одежда. На комоде полным-полно бутылочек, баночек и тюбиков с косметикой. За крайней дверью ванная. Я останавливаюсь перед средней. Сжимаю пальцы в кулак и запихиваю его в верхнюю дырку. Вокруг остается пространство. Его кулаки были больше моих. Кулаки старшего брата.

Я толкаю дверь и вхожу в комнату.

Глава 2

В нос бьет запах затхлости. Не знаю, чем здесь пахнет, но вонь пробуждает во мне новые чувства. Всплывают смутные воспоминания о разных событиях. На полу, в метре друг от друга, лежат два матраса. Вещей в комнате немного. Одежда. Журналы. Пустые банки. В углу пара удочек.

Два матраса. Ни подушек, ни одеял, как было в больнице. Только спальные мешки: оранжевый и зеленый. Зеленый – мой. Откуда я это знаю? Сажусь поверх мешка. Потом за неимением других занятий залезаю внутрь, в одежде и обуви. Обеими руками застегиваю нейлоновые кромки, оставляя лишь щель для носа и глаз. Лежу на боку, смотрю на матрас Роба и на его смятый оранжевый спальный мешок.

Теперь я слышу звук застегиваемой молнии. Она прячет от меня брата. Пару секунд назад я видел лицо, покрытое озерной тиной, а теперь наблюдаю только черную поверхность пластикового мешка. Роб внутри.

Я закрываю глаза и оказываюсь под водой.

Передо мной сплетение рук и ног, они отчаянно молотят по воде. Вода набивается мне в легкие, те начинают болеть. Боль усиливается, становится нестерпимой. Я не могу дышать. Воздуха! Мне нужен…

Открываю глаза. Я один в грязной, сумрачной комнате. Я тяжело дышу. Такое ощущение, что воздух здесь несвежий. Второсортный. От него кислый привкус во рту. Я вспоминаю больничную палату: светлую, белую, чистую. Там пахло антисептиками. Я засовываю нос внутрь спального мешка и вдыхаю. Ловлю запах застарелого пота. Он мне противен, но одновременно придает уверенность. Это мой запах. Мой спальный мешок. Вот так я пахну.

Но кто я? И кем был мой брат? Любил ли я его? А он меня? Судя по воспоминаниям на лестнице, нет.