Не медля ни секунды, я бросился к означенной парочке. Первым делом велел барышне замолчать, прийти в себя и вызвать «Скорую помощь». Затем присел рядом с лежащим на земле мужчиной. Больной был в сознании, но страшно бледен, к тому же его нещадно колотило, будто с великого бодуна. Скорее всего, инфаркт. Я, хоть и не врач, но в таких вещах немного разбираюсь – пару раз имел сомнительное удовольствие наблюдать за тем, как эта напасть косит нашего брата-бомжа. Вполне возможно, я ошибался и никакой это не инфаркт, а, например, пищевое отравление или еще что-нибудь.
– Ну что, вызвали бригаду «Скорой помощи»? – не отводя взгляда от больного, поинтересовался я у его жены.
– Он-ни нн-не мм-могут, – заикаясь от волнения и стараясь не разреветься, промямлила женщина.
– Почему не могут? Только не тушуйтесь, говорите четко! – нарочито грубо, чтобы встряхнуть смертельно напуганную даму, рявкнул я.
Моя уловка подействовала. Женщина немного успокоилась и более твердым голосом доложила:
– Сломалась дежурная машина, а остальные на выезде.
– И когда они обещают подъехать?
– Только через полчасааа! – с трудом выдавила она и горько разрыдалась.
Я поднялся на ноги и, обведя собравшуюся вокруг толпу взглядом, громко спросил:
– Медицинские работники имеются?!
Судя по гнетущему молчанию, ни одного врача или, на худой конец, медсестры среди зевак не обнаружилось. Тем временем больному становилось все хуже и хуже. Его еще сильнее скрючило, озноб усилился, кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. Я понял, что если в самое ближайшее время ему не оказать квалифицированной медицинской помощи, он попросту отправится на тот свет. Во всяком случае, приезда врачей он не дождется. Судя по внешнему виду, мужчине не было еще и сорока, не богатырь, но вполне крепок на вид. Ох, и угораздило же тебя, дружище, так запустить свое сердечко. Я перевел взгляд с корчащегося от боли мужа на его супругу, размазывающую тушь по щекам, и мне вдруг стало невыносимо жалко этих людей. Будто острым ножиком по сердцу полоснуло. Мысленно я махнул рукой: а, была – не была. Я хоть клятвы Гиппократа не давал, но, черт побери, просто обязан сделать все, что в моих силах для спасения этого человека.
– Что у вас болит? – обратился я к мужчине.
Но тот лишь пучил глаза и трясся, будто от лютого холода, не в силах ответить на мой вопрос.
Не получив ответа, я закрыл глаза и попробовал взглянуть на пациента тем иным зрением, с помощью которого не так давно мне удалось заглянуть внутрь своего организма. Получилось это у меня как-то по-будничному просто. Сначала растаяли одежды, затем поблекли и стали прозрачными кожные покровы, мышечные ткани, кости и, наконец, моему «взору» предстали внутренние органы. Я хоть и не хирург-кардиолог, но на интуитивном уровне понял, что с сердечком больного не все в порядке. Об этом однозначно свидетельствовали слабые и неравномерные сокращения сердечной мышцы. Поднялся на боле высокий уровень восприятия. Теперь внутренние органы светились всеми оттенками солнечного спектра: печень – колеблющимся желтым светом, почки – темно-синими неравномерными переливами, легкие излучали неровное розоватое свечение. Сердце выглядело, будто раскаленный докрасна кусок железа. Приглядевшись повнимательнее, я понял, что примерно треть этого «куска» потеряла былую яркость и почернела. Не нужно быть доктором, чтобы вполне адекватно интерпретировать данный факт. Несомненно, «остывшая» часть сердечной мышцы подвержена необратимым некротическим изменениям (откуда только в голове берется?) и, судя по тому, что орган постепенно начинает «остывать», полная его остановка наступит через пару-тройку минут.
Я был вполне готов к тому, чтобы выполнить необходимые восстановительные манипуляции, но для этого больной должен максимально расслабиться и лечь на спину. Мне пришлось взять под тотальный контроль его тело. Получилось это также довольно легко: часть моего «я» продолжала наблюдать за патологическими трансформациями сердечной мышцы, а другая часть буквально вытеснила из телесной оболочки его духовную сущность. Все происходящее напомнило мне недавний случай с водителем внедорожника, с той лишь разницей, что сейчас я пребывал не в одной, а сразу в двух ипостасях: Андрея Николаевича Шатуна и ранее неведомого мне Абрама Ароновича Гольцмана. Еще я узнал, что Абрам Аронович недавно потерял существенную часть своего бизнеса, отчего испытал сильное душевное потрясение. А также о том, что у него и его любимой жены Софии Михайловны имеются трое малолетних детишек, которых нужно еще очень долго «доводить до ума». Впрочем, подробности частной жизни предпринимателя в данный момент меня мало интересовали. Больше всего меня беспокоила страшная боль в груди. Ощущение такое, что какой-то хирург-вредитель вскрыл мою грудную клетку и высыпал туда целый совок пылающих углей. Кроме этого, я испытал гложущую боль в солнечном сплетении и мучительный рвотный спазм, застрявший где-то в районе гортани. Казалось, стоит всего лишь опорожнить желудок, и тут же полегчает, но по какой-то непонятной причине ком в горле никак не желал выходить наружу.
Превозмогая невыносимую боль, я (в данном случае А.А. Гольцман) постарался расслабиться и с превеликим трудом вытянулся на жесткой каменной брусчатке, без всякой посторонней помощи мне даже удалось улечься на спину. Затем я же (на сей раз А.Н.Шатун) возложил руки на грудь больного и потихоньку, чтобы ненароком не навредить, начал закачивать в пострадавший орган дополнительные порции энергии. Постепенно «наполовину остывший кусок железа» стал наливаться обнадеживающей краснотой. Помертвевшие участки сердечной мышцы начали восстанавливаться буквально на глазах. Взамен старых изрядно изношенных сосудов по всему сердцу расползлись новые функциональные кровотоки. Боль в груди и в солнечном сплетении начала потихоньку отпускать и вскоре вовсе пропала, будто ее и не было. Как только это случилось, я посчитал возможным, освободить сознание пациента и полностью сосредоточился на восстановлении пораженного органа.
После того как основательно отреставрированное сердце «заполыхало ровным красным светом», я окончательно убедился в том, что здоровью пациента более ничего не угрожает. На всякий случай обследовал прочие внутренние органы, мимоходом кое-что подправил. Посчитав свою задачу полностью выполненной, я отключил астральное восприятие, с улыбкой взглянул на начавшего оживать господина Гольцмана и с укором произнес:
– Не бережете вы себя, Абрам Аронович. У вас жена, трое детишек, а вы из-за таких мелочей, как потерянные капиталы, переживаете. Аж до инфаркта миокарда себя довели. Негоже, уважаемый…
– Таки десять миллионов, это вам не хухры-мухры! – приходя окончательно в сознание, попытался возразить хитромудро выструганный семит, но, махнув рукой, нехотя признал мою правоту: – А впрочем, может быть, вы и правы – не стоит так волноваться из-за денег. – Абрам Аронович цепко ухватился за мою протянутую руку и, лишь оказавшись на ногах, недоуменно воззрился на меня своими карими глубоко задумчивыми глазами. – Позвольте, молодой человек, выразить вам свою сердечную благодарность!