А о Марьяне лучше забыть. И о Салтане тоже. Не дождется она его, а раз так, то не суть важно, кто с ней будет жить. Не надо думать о том, что Марьяна будет с Салтаном, не дело терроризировать собственную душу. Надо просто вложить в голову закладку, которая даст о себе знать через десять с половиной лет. Он выйдет на свободу, наведет справки, а там уже будет видно. Если Марьяна с кем-то, он постарается вернуть ее обратно. Если с ней Салтан, он просто убьет его. Причем сделает это без всяких угрызений совести.
А пока не нужно забивать себе голову Марьяной и Салтаном. И казнить себя за собственную глупость тоже не стоит. Да, Трофим не убивал Тропинина, но на нем кровь Вилена, и одиннадцать лет строгого режима искупят этот смертный грех…
– Ревность ни к чему хорошему не приводит, – покачал головой «смотрящий».
– Я это уже понял.
– Кто ты по жизни, парень?
– В армии служил, в охране работал. Сам по себе я.
– На крытом «косяки» были? На этапе? – «Смотрящий» продолжал сканировать его взглядом.
– Нет, – четко ответил Трофим.
– Как здесь жить собираешься?
– Как честный мужик.
Трофим не собирался лезть в «блаткомитет», и шкуру «отрицалы» мерить на себя не станет. Не нужна ему власть над кем-то: выгода от этого мелкая, а напряги несусветные. Да и неблагодарное это дело – ставить себя в пику лагерной администрации. Порядки в этой зоне суровые, и на работы ходят все. И «смотрящий» только что с промзоны вернулся, и его свита. Какие они после этого «отрицалы»?.. Может, потому Костяк и не церемонится со «смотрящим».
– Мужик – не вор, но и у него все должно быть по закону.
– И есть, и будет, – кивнул Трофим.
– Лет сколько тебе?
– Двадцать с одним хвостиком.
– Молодой еще… И смазливый, – качая головой, невесело заметил «смотрящий».
Трофим нахмурился. Он действительно еще молодой и на лицо вроде как симпатичный, на воле он этим не парился, но в сизо на второй день один отморозок объявил его «сахарным пряником». Трофим тогда, как положено, обратился к «смотрящему», тот дал разрешение на спрос за такое оскорбление. Челюсть он отморозку не сломал, но в чувство после удара приводил долго. С тех пор никаких и ни от кого намеков.
– Это ненадолго, – мрачно усмехнулся Трофим.
И провел пальцами по щекам. Зима, холода, северные ветра и в камере условия далеко не идеальные – кожа лица уже грубеет. А скоро еще и черты лица начнут деформироваться.
– Надолго-ненадолго, но есть у нас тут любители… – «Смотрящий» неприязненно глянул в сторону Костяка и Кулича.
– Это не страшно. Если хата правильная… Если вдруг что, я отвечу. С вашего разрешения.
– Значит, «мокрая» у тебя статья? А «прижмурил» кого? – спросил он.
– Банкира одного. К подруге моей клеился.
– К подруге? А убил как?
– Ствол у меня был.
– Здесь у тебя ствола не будет. – «Смотрящий» снова кинул взгляд в сторону Костяка. Не нравилась ему активность конкурента, нервничал он, переживал.
– Так мне и ревновать здесь некого, – усмехнулся Трофим.
– А если наедут?
– С кулака могу.
– А сможешь?
Трофим утвердительно кивнул. О своих спортивных и криминальных достижениях он скромно умолчал. Хвастаться нигде не принято, особенно в зоне.
– Я смотрю, пацан ты крепкий.
Трофим понимал состояние «смотрящего». Костяк со своей свитой представлял собой реальную силу, против которой нужно было кого-то выставлять. Три бойца у него есть, но этого, возможно, будет мало. Нужны еще и сочувствующие, на которых можно было бы опереться в трудную минуту. Особой надежды на новичка не было, но ведь иногда и палка стреляет…
Постановочный разговор закончился, и Трофим спокойно вернулся на свое место, которое теперь принадлежало ему по закону.
Неважное это было место, самое ближнее к сортиру. Но Трофим не блатной, он всего лишь мужик, ему от этой жизни много не нужно, к тому же со временем он переберется на место получше. Или освободится кто-то, или переведется, или кого-то вперед ногами вынесут – всякое в жизни бывает.
Лежень закончил с Трофимом, завалился на шконку, с тревогой поглядывая на Костяка, который обхаживал своего дружка. И, как оказалось, тревога была ненапрасной.
Не успел Трофим вернуться на место, как Костяк наехал на тщедушного мужика, чья вина заключалась в том, что у него было хорошее место.
– Таракан, твою Матвеевну! Тебе скоро на выход! Пора к дверям поближе!
Он хлопнул мужика по плечу, вроде бы по-приятельски это сделал, но жертва скривилась от боли.
– Какой скоро! Три года еще!
– Три года пролетят пулей! Давай, шевели поршнями!
Трофим видел, с какой неохотой поднимался со своего места «смотрящий». Лежень очень не хотел ввязываться в это дело, но у него просто не было выхода. Ясно же, что Костяк бросал ему вызов. Не было у него права передвигать фигуры на этой доске, и если он вдруг возомнил себя здесь основным игроком, Лежень обязан был опустить самозванца. Если он этого не сделает, Костяк сначала сядет ему на голову, а потом и скрутит ее…
– Костяк, я не понял, что за дела? – возмущенно спросил «смотрящий».
Он вышел на свободное пространство между стеной, отделяющей камеру от продола, и длинным рядом, в который выстроились шконки. За ним потянулась и его свита. Но Костяк не дрогнул, вышел ему навстречу, и его бойцы подтянулись за ним. И Кулич встал с ним плечом к плечу.
– А что не так, Лежень? Ко мне тут братан заехал! Мы с ним три года дела делали, «быков» гоняли!
Костяк улыбался вроде бы весело. Дескать, нормально все, никаких проблем. Но взгляд у него жесткий, хищный. Глядя на него, Трофим видел Салтана, такого же рубаху-парня с камнем за пазухой. Такой мог всадить нож в сердце, радушно улыбаясь жертве… Даже своим типажом он был похож на Салтана. Лицо не плоское, но широкое, округлое. Даже шрам на подбородке был, правда, не такой уродливый, как у Салтана. Те же мощные габариты, та же пугающая нахрапистость.
– Ты же не хочешь, Лежень, чтобы мой братан у параши жил?
– Для меня тут все братья, – пристально глядя на Костяка, ответил «смотрящий».
– Ну, есть старшие братья, а есть младшие. Младшие должны уступать старшим, – презрительно скривился Костяк.
– Ты и уступи своему брату место.
– Я что-то не понял, ты опустить меня хочешь? – нахохлился тот. – Я не понял, у тебя какие-то предъявы ко мне?
– Предъявы! Много берешь на себя, фраер!
– Ты кого фраером назвал? – взвился Костяк.
Он ткнул «смотрящего» в грудь пальцем, и сделал это неспроста. Первым он ударить не мог, не имел права, поэтому и пошел на провокацию. А Лежень повелся. Схватил Костяка за палец и попытался выломать его, выкручивая руку от себя в сторону.