Во мне даже шевельнулась жалость к поверженному воину, как я догадался, предводителю темной армии. Ведь он привел своих для честной битвы, а светлые достали козырь из рукава – божественное оружие, которым и закололи храбреца. Нечестно вышло, неудачное изображение для того, кто хочет всем сердцем уверовать в постулаты этой религии. Хотя, возможно, другие этого момента просто не замечают, это у меня так мозги заточены. Пожалев еще раз погибшего полководца, бывшего достойным противником, раз даже Единый выказывает ему на этой картине толику уважения, я повернулся, чтобы рассмотреть последнюю картину, висевшую прямо над входом.
Едва бросив на нее взгляд, я поперхнулся, а потом быстрым шагом покинул церковь, прижав ладонь ко рту. Зашел за угол, где росли зеленые кусты и не было никого из свидетелей, и стал пытаться унять смех, рвавшийся наружу.
«Только бы не расхохотаться, – подумал я. – Стены церквушки очень тонкие, все сразу услышат, и получится весьма некрасиво».
Но сдержаться было очень сложно, так как перед глазами стояла эта последняя картина. Почему меня она так рассмешила, спросите вы? Отвечу – на ней был изображен Единый, который, вытянув вперед правую руку, с серьезным лицом указывал пальцем на всех, кто смотрел на картину. Его поза, а также этот указательный палец очень походили на известный земной плакат «Ты записался добровольцем?». Единственным отличием от бравого красноармейца было то, что вместо винтовки Единый в левой руке держал листок пергамента, что еще больше подтверждало данное название.
Я закрыл лицо руками, пытаясь вспомнить, зачем вообще пришел сюда. Это же печальное событие, Кин погиб, причем погиб глупо и случайно. Меня стало немного отпускать, но смех все еще рвался наружу, заставляя задерживать дыхание, чтобы не фыркнуть ненароком. Сзади подошел кто-то и положил руку на мое вздрагивающее плечо. Это немного лишило меня веселости. Прежде чем я обернулся, сзади раздался голос Хагела:
– Не переживай так, Алекс. Ты не виноват в его смерти, не нужно так убиваться. Все наши судьбы в руках Единого, который сегодня решил забрать к себе душу этого славного парня…
Так он подумал, что я тут рыдаю, что ли? Ни фига себе! Это меня вконец отрезвило и прогнало мое веселое настроение. Вот гад, такое состояние испортил! Ладно, не буду же признаваться ему, что я здесь банально пытался не заржать, так что пускай думает, как хочет. Хотя это немного странно выходит, если посмотреть со стороны. Воин, который одним махом расправляется с сотней противников, так убивается по своему подчиненному. А если он еще подумает, что мы с Кином… Нет, не такие тут нравы, подобное далеко не приветствуется и уж точно не афишируется.
– Алекс, процессия уже выходит из церкви, ты присоединишься? – спросил Хагел.
Я убрал руки от лица, вытерев несуществующие слезы, чтобы подтвердить версию командира, и кивнул, повернувшись к нему.
– Тогда пойдем, – сказал Хагел и первым вышел из-за угла.
Я последовал за ним с серьезным выражением лица и подошел к похоронной процессии, что медленно выдвигалась из церквушки. Впереди шел священник, а за ним мои парни несли носилки с телом Кина. Сохраняя каменные выражения лиц, мы подошли к святому отцу и пристроились по бокам.
В этот раз шествие не затянулось, не было женщин, несущих свечки, хотя зажженные факелы парням все же выдали. Мы торжественно прошли через весь Город, вышли из черного входа и направились к кладбищу. По причине малочисленности виновников торжества священник ограничился весьма коротким рассказом о доблести моего бойца, который отдал свою жизнь за других. Когда он уже было собирался передать слово для прощания мне, Хагел вдруг коротко качнул головой, и священник быстро закруглился и велел парням засыпать могилу, коротким жестом благословив усопшего.
После этого все разошлись по домам, а я, пользуясь случаем, предупредил своих парней, чтобы и сегодня были наготове. Да, нападения я ждал не раньше, чем денька через два, но подстраховаться все же не мешало. Поэтому я после того, как вернулся в Город, зашел еще и в загон, где держали лошадей. Там дежурили два паренька, которые заверили меня, что сегодня и впредь конюшня будет готова снарядить всадников в любое время суток. Я подивился их рвению. Не иначе как Хагел побеспокоился о том, чтобы задержек перед отправкой отряда больше не возникало. Поблагодарив мальчишек, я отправился спать, так как на Город уже давно опустилась ночь, а утро сегодня было весьма суетливым.
Вот только сразу заснуть мне не удалось – в моем доме уже ждала Кара, которая, счастливо улыбаясь, напомнила мне о вчерашнем долге. Она ушла только через час, умиротворенная и весьма довольная, а я еще облился водой из заботливо наполненной кем-то бочки во дворе, смывая с себя тяжкий трудовой пот. В этот раз я даже не почувствовал, когда ко мне пришла Темнота, а просто нырнул в угольную яму, из которой тем не менее вынырнул через пять минут, когда в моей голове прозвенел будильник. Матерясь на все лады, я накинул форменную куртку, подхватил оружие, выбежал во двор и крикнул:
– Тревога! Отряд, по коням!
В этот раз задержка была совсем пустяковой – всего полторы минуты понадобилось отряду, чтобы получить оседланных лошадей. Теперь я уже не увидел полуголых бойцов, все явились при оружии и с полными флягами лимэля. Это я проверил отдельно. Секунду помедлив, я приказал всем воинам Хагела остаться в Городе, так как сработала одна из сигналок в юго-западном направлении, что было весьма недалеко от той точки, где моя цепь сигнальных линий заканчивалась. Я очень опасался второго отряда, который мог подобраться к городу незаметно, поэтому мы и выехали всего двумя десятками, направляясь к месту тревоги.
Чтобы добраться до него, нам потребовалось минут сорок пять, но по пути никакого напряжения внутри я не ощущал. Или это мое шестое чувство вдруг испортилось, или действительно враг был еще далеко. Осматривая окрестности магическим зрением, я вел свой отряд, все больше замедляясь и понимая, что скорее всего тревога была ложной. Но как им это объяснить, не рассказывая при этом, что я маг? В общем, в один прекрасный момент я указал парням на небольшую поляну, которой мы достигли, и приказал:
– Занять позиции с северной стороны, приготовиться к отражению атаки, а я пока пойду разведаю обстановку.
Я спрыгнул с лошади, оставив на ней свой лук с колчаном, и побежал к месту прорыва. Так я и знал! Когда спустя пять минут я достиг нужного места, то обнаружил поблизости только сонную лошадь с пустым седлом. Выругавшись в сердцах, я забрался на тупое животное, заставившее меня объявить тревогу и перебудить весь город, и поехал обратно. И как же она умудрилась проделать такой долгий путь на юг от места схватки и при этом не отправиться в степь, откуда пришла? Этого я не понял. Вернувшись к ребятам, я увидел, что они в полной боевой готовности заняли северную сторону поляны, скрывшись за деревьями и отогнав подальше своих лошадей.
«Выучка бойцов растет на моих изумленных глазах», – подумал я, а вслух громко сказал:
– Отбой тревоге! Это оказался всего один разведчик. Возвращаемся в город!